Одержизнь - [141]

– Я не могу быть на вашем месте, Генри. Потому что сейчас я отец этой девочки. И буду откровенен с вами до конца: вам не от детей защищаться надо, а их защищать от насилия. Ребёнок не станет лицемерить. Если ему больно и страшно и он находит в себе силы обороняться – он будет защищать себя и тех, кто дорог. В основе всех описанных вами происшествий лежало насилие над ребёнком или его матерью. И реакция на него девочек, наделённых даром. Вы считаете это достаточным поводом для убийства детей?

Дэвис молчит, отводит взгляд. Ксавье подаётся вперёд и задаёт ещё один вопрос:

– В зоопарке пострадал кто-нибудь?

– Нет, – неохотно откликается Дэвис.

– Тогда в чём вы обвиняете Амелию? Почему мы до сих пор здесь? Может, вы не там ищете, а, Генри? Если никто не пострадал, было ли это вообще преступлением против граждан? Кто тут жертва? Люди, что отделались лёгким испугом, или семилетняя девочка, которую вы имели совесть допрашивать? Вы ведёте себя так, будто Амелия в чём-то виновата и вина её доказана. Или у вас в стране презумпция невиновности отменена?

Дэвис бледнеет, тут же краснеет. Резко встаёт с места, одёргивает лацканы пиджака, склоняет голову перед Ксавье и покидает камеру, не ответив ни слова. Священник приставляет стул к койке спящей Амелии, складывает руки на его спинке и проваливается в неглубокий сон, полный тревог.

С рассветом одержизнь возвращается с новой силой. Только на этот раз Ксавье Ланглу зря просит о помощи и долбит кулаком по двери. Стены камеры прекрасно поглощают любые звуки, а охранника Генри Дэвис снял с поста и отправил спать в приказном порядке.

Тонкие женские руки бережно поправляют укрывающий Амелию пиджак, подтыкают серое одеяло. Ксавье следит за движениями этих рук как заворожённый, боясь шевельнуться. Знает же, как хрупки утренние сны.

– Пожалуйста, бери её иногда на руки, – не поворачиваясь, тихо просит женщина. – Ей так нужен контакт с теми, кому она доверяет… Когда она была совсем крошкой, висела на отце постоянно.

– Веточка, не уходи, – шепчет Ксавье. – Пожалуйста, поговори со мной. Расскажи, как ты, не трудно ли тебе, кто о тебе заботится…

Вероника обращает к нему грустное лицо, качает головой:

– Мне тяжело приходить. Слишком далеко и холодно. И надолго нельзя, ты же знаешь. Это не просто отнимает силы.

Священник всё же решается сделать шаг в направлении сияющего силуэта жены:

– Родная, я только тебе могу сказать, как страшно по тебе скучаю.

– Возвращайтесь домой, Ксавье. Сделайте то, что должны, и как можно скорее возвращайтесь. Сберегите Амелию. И будь внимателен к…

Грохот сдвигаемого дверного засова не даёт Веронике договорить. Короткая вспышка – и Ксавье с Амелией в камере снова одни. Дверь поскрипывает, поворачиваясь на металлических петлях, и в камеру быстрым шагом входит Мара Тейлор. Она в алом плаще поверх белого костюма, волосы в беспорядке.

– Месье Ланглу, доброго утра. Простите, приехала, как смогла. Как Амелия?

– Три приступа за остаток дня и ночь. Не ела. Не пила. Сорвала голос. Сбитые колени, обломанные ногти и ссадины на руках и ногах, – монотонно перечисляет Ксавье, глядя Маре в глаза.

– Я её забираю, – решительно заявляет доктор, склоняясь над спящей девочкой. – И вы едете с нами.

– Куда вы её забираете, мадемуазель Тейлор? – строго спрашивает священник.

– Подальше отсюда, – решительно отрезает Мара. – Или вы предпочитаете находиться с ней здесь?

Вместо ответа Ксавье кутает Амелию в одеяло, стараясь не разбудить, поднимает на руки, делает несколько шагов к выходу.

– Hey, where are you going? Back![81] – спохватывается охранник.

Мара Тейлор встаёт между ним и отцом Ланглу.

– You know who I am and in whose subordination I am. These people will go with me. And for the consequences I will answer to His Majesty. Get out the way![82] – с нажимом произносит она.

Цокая каблуками лёгких туфель по покрашенному серо-зелёному полу полицейского участка, Мара проходит между компьютерными столами к выходу. Сонные сотрудники участка за её спиной что-то эмоционально восклицают. Ксавье Ланглу успевает заметить, как идёт рябью изображение на включённом мониторе одного из компьютеров, пробегают по тёмному экрану мерцающие буквы – и монитор гаснет.

«Это она? – с удивлением думает Ксавье, спеша за женской фигурой в алом плаще. – Это может быть она?»

Амелия вздыхает во сне, прижимается доверчиво к плечу отца Ланглу. Он вспоминает просьбу Вероники, касается губами лба девочки. Успевает увидеть тень улыбки на её губах. Выходя на улицу, прикрывает ладонью личико Амелии от солнечного света. Мара Тейлор уже ждёт их, стоя возле открытой двери машины.

«Забавно, – рассматривая жёлтое авто, размышляет Ксавье. – Меня не удивляет то, что Вероника приходит ко мне в снах и ощущается абсолютно реальной. Но кажется странным, что здесь шикарные машины выполняют функцию рикш и городского транспорта. И то, что женщина, работающая по специальности на грани с колдовством, знает куда больше, чем выглядит на первый взгляд. Удивителен этот новый юный мир…»

Пока Ксавье укладывает на сиденье Амелию и садится сам, Мара быстро отдаёт какие-то распоряжения водителю, заглядывает в салон. Священник замечает глубокие тёмные тени под глазами доктора, тщательно скрываемое волнение во взгляде. Ощущение, что у Мары выдалась нервная бессонная ночь, только крепнет.