Очерки прошедших лет - [36]

Воровство

Я должна продолжить тему воровства. Я была склонна к воровству. Я не таскала дома, так как денег у мамы было в обрез и она знала о каждой копейке, но в доме у Масленниковых было иначе. Вечерами там собирались играть в карты, а мы с Милой шарили по карманам пальто. На вешалке в коридоре набирали довольно много мелочи. На эти деньги мы покупали конфеты, всякие канцелярские мелочи и маленьких голышей в ванночке — нам они очень нравились. Но где было этих голышей прятать? Однажды мы спрятали их под темной лестницей в полуподвале, но сын дворника Ахмет нашел голышей и отдал сестрам. Спорить мы не могли, они это понимали. В другой раз мама нашла голыша под моим матрацем. Я быстро соврала, что мне его подарила Мила, но мама, заподозрив неладное, пошла к Милиной маме. Мила созналась, что инициатором была она (в данном случае так и было), но взрослые, да и моя мама, как всегда, приписали все моему дурному влиянию.

Лето в Крылатском

После второго класса я ужасно огорчилась, узнав, что не поеду в колонию. Мама сняла комнату с террасой в Крылатском. Неподалеку, во дворце, на берегу Москвы-реки помещалась теперь артиллерийская школа «Выстрел». Там готовили старший комсостав. Мама была чем-то вроде завхоза в этой школе.

В этот период у мамы появился друг Данила Максимович, очень симпатичный молчаливый человек с бородой. Тогда бороды были редкостью. Он был инженером — строителем и хорошо зарабатывал. У нас в комнате появились тюлевые занавески и покрывала на кроватях. А теперь мама могла еще и «снять дачу». Хозяева ютились в пристройке. У них была корова, однако хозяин уже работал в Москве, куда ездил на поезде.

Во дворце была хорошая библиотека, сохранившаяся от старых владельцев, к тому же ее постоянно пополняла замечательная библиотекарша. Тогда на книги выделялись средства, и немалые, библиотеки получали в коллекторе экземпляры выходящих книг. Но больше всего я помню старые дореволюционные издания.

В то лето мне исполнилось десять лет. Я ходила во дворец по высокому берегу Москвы и набирала книги. Библиотекарша, конечно, поощряла мою страсть к чтению. В то лето меня очень привлекала драматургия. Я прочла всего Мольера, даже его слабые вещи. Это были тоненькие непрочные книжки в желтых бумажных обложках, в каждой книжке одна пьеса. Прочла все пьесы Островского. Прочла «Коварство и любовь» Шиллера, пьесы Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» и «Смерть Тарелкина».

Под большим впечатлением я была от «Театра Клары Газуль». Очень нравились сказки Гоцци «Король-Олень» и «Ворон». Читала и Гольдони. Понравилась «Собака на сене».

Еще в это лето я научилась плавать. Сначала я купалась и, перебирая руками по дну, болтала ногами, но в какой-то момент оторвала от дна руки и поплыла. Я бросилась к маме — она сидела на берегу. Но она не поверила, потому что я часто врала. Однако я проплывала все большие расстояния и убедила ее в своей победе.

Я собирала что-то вроде гербария — засушивала цветы, потом приклеивала их на бумагу и писала какие-нибудь стихи. Иногда свои, а иногда чужие. Такие листы я дарила подругам на дни рождения. К этому лету, пребывая в созерцательном и углубленном в себя состоянии, я сочинила стихи, явно под влиянием «Балаганчика» Блока. Там было несколько героев — мальчики и девочки под дождем. Большая капля. Дети размышляют о том, что бы они сделали, войдя в каплю. Мальчик говорит о том, что он стал бы рыцарем и героем, защищал обиженных. Маленький мальчик: «Если бы в каплю вошел я, никогда бы не стал умываться. Никогда бы не чистил зубы, а прыгал бы в облаках». Маленькая девочка: «А я бы гуляла в высокой траве, где кузнечики больше коров. Я их видела во сне, когда училась летать». Большая девочка: «Какие глупости говорят малыши. Если бы в каплю вошла я, никогда я бы не стала смеяться и жила бы странной жизнью, и никто бы не знал, где я». Дождик прошел, капельки высохли. Впрочем, иногда мне кажется, что я где-то прочитала об этом в стихах, и они мне так понравились, что я выдала сюжет за свой, а потом сама поверила. Уж слишком мастерски и слишком отличается это от других моих опусов.

К моему дню рождения мама сшила мне прелестное платьице. Я крутилась и танцевала, пела и читала стихи моим гостям и взрослым. Ребят мама угощала за маленьким столиком в палисаднике. Взрослые, во главе с Данилой Максимовичем, сидели за столом на террасе и были очень веселы.

Мама подарила мне говорящую куклу с очаровательным фарфоровым личиком. Когда ее переворачивали со спинки на живот, она говорила что-то вроде «мама». Но, честно говоря, я не очень любила кукол. Разве что маленьких голышей и пупсиков, которых можно было купать, пеленать и баюкать. Да и мама предпочитала держать эту куклу завернутой в шкафу. Кукла жила долго. У нее вылезли волосы, истаскалось роскошное платье, но личико с открывающимися глазами (с ресницами) осталось прелестным. Пропала она, кажется, только во время войны.

Уезжая с дачи и сдавая книги, я узнала от библиотекарши, что я ее самый лучший читатель: за лето я прочла больше сотни книг.

И все же, несмотря на радости деревенской жизни, я мечтала о колонии в будущем году и, конечно, об участии в спектаклях. Я умоляла маму поехать в конце лета в Очаково на новый спектакль, но этого не получилось. Я не могла предугадать, что «рай» нашей школьной и очаковской жизни был потерян навсегда: система воспитания и обучения в нашей школе подверглась травле. Мы мало что понимали, но учителя и родители читали и обсуждали разгромные газетные статьи. Все закончилось увольнением или уходом Дмитрия Ивановича Петрова и учителей.