Очерки поэтики и риторики архитектуры - [239]
Кан работал и не с объемами, так как объем, пока его не мыслишь ограниченным стенами, – всего лишь стереометрическая абстракция, и нет у объема осязательности. Он работал не с каркасами, ибо каркас дозирует не свет, а тень, поэтому световые эффекты каркаса – лишь трехмерный орнамент, к тому же осязательность каркаса скудна. Он работал и не с материальными телами: хотя осязательность тела богата, оно имеет только внешнюю, сугубо чувственно воспринимаемую форму.
Кан работал со стенами1028. В отличие от плана, стена материальна, имеет толщину, и поэтому прорезь в ней – это созидательное действие, требующее реального усилия. В отличие от объема, стена обладает осязательной выразительностью и имеет внешнюю и внутреннюю стороны. В отличие от каркаса, стена дозирует не тень, а свет. В отличие от тела, у стены есть внешняя и внутренняя роли.
Внешняя роль стены, стоящей в неартикулированном потоке света, – быть изменчивым светотеневым «рисунком», дополненным осязательными впечатлениями, то есть создавать скульптурно-телесные переживания. Если не говорить об изобразительных элементах стены, воспроизводящих, помимо прочего, и собственно архитектурные детали, внешняя роль стены сводится к воздействию на чувства.
Внутренняя роль стены – быть необходимым условием для непрерывно изменяющихся световых событий в интерьере. Благодаря стене можно дозировать и распределять впускаемый через отверстия внешний свет, создавая световые тела и светящиеся орнаменты. Хотя эти события тоже сопровождаются осязательными впечатлениями, внутренняя роль стены по преимуществу метафорически-духовная.
Возможна ли поэтика архитектуры?
Снова вспоминаю любимое свое рассуждение Аристотеля: «Дом потому становится таким-то, что такова его форма». Читатель уже знает, что «формой» философ называл не облик дома, а его чтойность, эйдос, сущность. Откуда архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств? Я постарался показать, что там ничего архитектурного нет. Она приходит из его культурной памяти, в которой «форма» дома (не только жилого) представлена, как его собственный и опосредованный другими людьми (не обязательно архитекторами) опыт наблюдения над жизнью, а лучше сказать – над образами жизни разнообразных человеческих общностей. Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой, это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. Как архитектору настроиться на жанровый инвариант? Вы должны, говорил Луис Кан, «стать не только собой, но и всяким», то есть растворить ваше «Я» в «обыденности»1029.
Конкретный же облик дома, в отличие от его понимаемой по Аристотелю «формы», – результат риторической разработки эйдоса архитектором, который творит сообразно своей интуиции «уместного».
Что же побуждает меня после объяснений сути моего подхода, сделанных в «Прологе» и только что здесь подтвержденных, поставить, завершая книгу, вопрос, ставящий под сомнение затеянное мной предприятие: «Возможна ли поэтика архитектуры»? Ведь если невозможна, значит, автор бессовестно водил читателя за нос?
В конце марта 2020 года в сетях появились завораживающие дневные фотографии и видеосъемки пустых столиц – Рима, Парижа, Праги – и других прекрасных городов. Поскольку внутренняя жизнь зданий не видна, чувствуешь себя перед этими кадрами невероятно отчужденным, как если бы человечество и в самом деле вымерло, а ты остался жить и глядишь на улицы, площади, здания словно из другого мира, в котором не знают ни таких улиц, ни площадей, ни зданий.
И я спрашиваю себя: архитектура без людей – архитектура ли это? Оказавшись в роли инопланетянина, я чувствую, что из‐за отсутствия на этих изображениях людей, в сознании которых могли бы существовать интенциональные предметы «храм», «дворец», «особняк», «доходный дом», «отель», «правительственное здание», «офис», «библиотека», «музей», «театр», «выставочный павильон», – моя собственная способность узнавания архитектурных жанров ослабевает. Наверное, потому, что инопланетянину она не нужна.
Ведь чем становятся здания, назначение которых на обезжизненной земле никем не востребовано, никого не интересует? Мне кажется, они становятся иллюстрациями к теории природных формообразований. Дескать, смотрите, как отличаются друг от друга эти большие объекты с отверстиями или без оных, наблюдайте эффекты различных пропорций, симметрию и асимметрию, работу горизонталей и вертикалей, присутствие или отсутствие опор, расположение проемов и так далее; изучайте это упорядоченное разнообразие, как бы не ведая, кому оно предназначалось.
Разве возможна «поэтика» архитектуры без людей, без осуществления зданиями своего назначения? Иными словами – разве возможна «поэтика» архитектуры вообще, архитектуры как таковой? Думаю, поэтика архитектуры без жанровой дифференциации возможна не более, чем поэтика
