Очерки на разных высотах - [47]

Конечно, высота потолка в нашем жилище была небольшая и стоять в нем в полный рост было никак невозможно. Но зато, когда через пару дней началась суровая непогода, то, оказалось, что нас совершенно не касалось, что там творится снаружи — в пещере было тихо и спокойно, мерно жужжали примуса, всегда был горячий чай и было светло от свечных «канделябров». Вся эта обстановка располагала к откровенным разговорам на самые неожиданные, но всегда интересные темы.

С нами были книжки про высотные восхождения в Гималаях: французов на «Аннапурну» в 1950 году и англичан на Эверест в 1953 году. Конечно, в верховьях ледника Федченко высоты вершин были далеко не гималайскими — самым высоким был пик Революции (6940 м). Однако до нас никто не делал восхождений в этом районе, и мы в полной мере чувствовали себя почти как открыватели новых земель, наподобие «капитанов» из великолепной поэмы Н. Гумилева. То было сказочное время нашей молодости, когда нами в буквальном смысле слова овладели чары Памира, почти как малых Гималаев. Тогда с каждым днем, проведенным в горах, все крепче казались сложившиеся отношения дружбы и братства — а что может быть лучше для молодых и сильных романтиков!

Сезон 1957 года оказался очень удачным и радостным для нас. Мы сделали первовосхождение на пик 26-ти Бакинских комиссаров, что принесло нам серебряные медали Чемпионата СССР по альпинизму и прошли новым маршрутом на другой шеститысячник — пик Парижской коммуны. За весь сезон на Памире у нас не было ни единого срыва или какого-либо происшествия. Но едва мы спустились в долину, к поляне у теплого озера и зеленой травы, как нас настигли скверные вести: на Кавказе в ущелье Безенги при спуске с вершины Дых-Тау сорвались и погибли наши друзья по Университету Костя (Кот) Туманов и Володя Бланк. Для меня особо тяжелой была гибель Кости, с которым меня связывали очень теплые личные отношения. Кот был интеллигентным человеком «высшей пробы» и к тому же необыкновенно сильным, грамотным и осторожным альпинистом. Его гибель казалась совершенно противоестественным событием. Как обычно бывает в таких случаях, конкретная причина срыва так и осталась невыясненной до конца. Но по всей видимости, глубинное объяснение следует искать в том, что в течение предшествующих двух лет альпинисты МГУ проводили необычайно успешные альпиниады. Самые сложные маршруты давались им с легкостью и могло показаться, что в горах для них нет ничего слишком трудного. Подобное ощущение своего всемогущества, а еще хуже — особого рода панибратства по отношению к горам, очень опасно для любого, даже очень сильного, альпиниста.

Кавказ, Безенги, 1958 год

Сказанное выше, конечно, не являлось откровением и обо всем этом было известно с давних пор. Удивительно другое — подобные ошибки в самооценке повторялись вновь и вновь с завидным постоянством.

Всего лишь через год в 1958 году нечто подобное случилось и с нами. После необычайно успешной Памирской экспедиции 57-го года на следующий сбор на Кавказ в район Безенги мы ехали с ощущением почти всесилия — «Мы все могем!» Наказание не заставило себя долго ждать. Прошло всего две недели работы сбора, и наше привычно безмятежное существование в горах было прервано самым жесточайшим образом. 29-го июля, глубокой ночью нас разбудили сообщением, что случилось несчастье с нашей четверкой при восхождении на Шхару, одну из главных вершин района.

Ребро Томашека-Мюллера — так назывался маршрут, избранный группой: В. Спиридонов (руководитель), Ю. Добрынин, В. Бенкин и Ю. Смирнов. Маршрут этот относится к числу сложнейших в том районе. Группа наших мастеров была достаточно сильной, и первую треть пути они прошли в хорошем темпе, без каких-либо особых сложностей. Но здесь их прихватила сильнейшая непогода — из разряда тех, что особенно характерна именно для этого, самого сурового района на Кавказе.

В этих условиях группа вынуждена была прервать восхождение. Стремясь как можно скорее уйти вниз, ребята решили идти не по пути подъёма, а спускаться по стене кратчайшим путем, прямо вниз на ледник. Подобное решение всегда опасно тем, что приходится спускаться в неизвестность и очень сложно проложить более-менее безопасный путь. Так случилось, что на одном из участков такого спуска им не хватило длины веревки, чтобы дойти до подходящей скальной полочки. Надвязали вторую веревку, Володя Спиридонов спустился на полку, но почему-то он не забил совершенно необходимого здесь страховочного крюка и «дал добро» на спуск Юры Добрынина. Несчастье случилось в тот момент, когда Юра не смог протащить схватывающий «прусик» через узел и попытался его перерезать. При этом по воле злого случая оказалась подсеченной и основная веревка. Последовал срыв, и двойка Спиридонов — Добрынин разбилась, пролетев по скалам все 150—200 метров, что оставались до ледника.

Наутро мы уже были под Шхарой, нашли тела ребят и принесли их в лагерь. Еще через два дня к нам приехали родители погибших: Нина Сергеевна Спиридонова и Павел Дмитриевич Добрынин. Первоначально они хотели везти тела в Москву, и, конечно, мы были готовы всячески этому способствовать. Но, пожив среди нас несколько дней, пообщавшись с друзьями их детей, они как-то прониклись духом жизни в горах и мало-помалу согласились с тем, что правильнее будет поступить иначе: пусть их дети, Володя и Юра, что с таким самозабвением и страстью стремились прожить свою жизнь в горах, здесь и обретут место своего последнего упокоения. Ребят мы похоронили на Миссес-коше, на поляне у моренной гряды, в том месте, откуда открывается панорама вершин Безенгийской стены.