Очерки на разных высотах - [49]

Более того, прошло совсем немного времени, и сам А.М., как будто позабыв о всех своих громких словах «про клуб самоубийц», не смог отказаться от «губительной страсти» и снова оказался в составе нашей группы в 1960 г.

Памир, верховья ледника Федченко, 1960 год

Еще с осени 59-го года у нас была запланирована на лето большая экспедиция на Памир, снова в верховья ледника Федченко. Пусть читатель не удивляется, но трагедия, случившаяся зимой на Домбае, совсем не повлияла на наши летние планы. Снова, как и всегда, не было отбоя от желающих примкнуть к нашей экспедиции и пришлось потратить немало усилий, чтобы отобрать самых достойных из множества подходящих кандидатов. А потом последовали полтора месяца сумасшедшей деятельности по организации экспедиции, изготовлению и/или раздобыванию снаряжения, закупке продуктов, отправке всего груза в Душанбе и далее в Ванч. Мне все это хорошо запомнилось, поскольку волею судеб я стал начальником той экспедиции — естественно, мне пришлось забыть о своих аспирантских делах и о всякой жизни вообще — остались только экспедиционные заботы и, конечно, неотменяемые тренировки. В это время наша жизнь протекала при абсолютной подчиненности совершенно конкретной цели. То, что по большому счету эта цель — почти фантом, и к тому же опасный — значения не имело, она прекрасна сама по себе, примерно также, как Прекрасная Дама Блока (кстати, тоже небезопасная особа в реальной жизни!).

Я мало могу добавить к тому, что мной было написано про эту экспедицию на Федченко в книге «Мои друзья и горы». Пожалуй, стоит только подчеркнуть, что в тот год вся наша жизнь в горах протекала с ощущением некой почти Благодати, коей нас почему-то одарило Провидение с особой щедростью.

Удивительно много осталось в памяти впечатлений чисто эстетического плана. Чего стоит одна картинка раннего рассвета в день эвакуации верхнего базового лагеря в верховьях Федченко!

Еще не рассеялся сумрак вокруг нас, только далеко-далеко на востоке из-за горизонта возникают, как копья яркие солнечные лучи. Светлеет небо,, и вместо тёмно-фиолетового оно раскрашивается во все цвета радуги. Где-то совсем высоко засвечиваются перистые облака, их очертания и окраска — все это меняется с каждой минутой наступающего рассвета. Создается такое живописное впечатление, что начинаешь понимать, насколько реалистичными были на самом деле гималайские пейзажи Рериха или гренландские картины Рокуэлла Кента.

Для нас тогда эта симфония света была, как прощальный привет от тех Сил, что, согласно вековой мудрости, обретаются в Высоких горах. Мы прожили там на высоте не очень долго — всего лишь чуть больше трех недель. Но этого хватило для того, чтобы проникнуться духом этих чудесных мест. Было очень грустно покидать их и возвращаться в городскую жизнь. Но все-таки вниз мы уходили, как победители — действительно, было сделано двенадцать первовосхождений, большая часть из них на вершины выше 6000 м, и не случилось ни одного несчастного случая или даже просто срыва.

Ну, конечно, тогда мы все были молоды, нас объединяла какая-то трудно объяснимая и неутолимая страсть (выражаясь сегодняшним языком — драйв) к восхождениям. Но не только этим определялось владевшее нами ощущение полноты жизни. Те несколько недель, что мы провели тогда в экспедиции, оставили незабываемое впечатление жизни в условиях полной личной свободы, вне всяких правил советской казармы, как будто действительно нам был шанс пожить в республике, в точном смысле этого слова (res publica, общее дело (лат.)).

Я хорошо помню, насколько легко тогда решались все проблемы с организацией экспедиции. Чего стоила одна проблема дороги до базового лагеря, точнее — временами почти полного отсутствия таковой. Здесь нам приходилось работать «по-черному»: то устраивать каменную кладку — подобие брода через разлившиеся речки, то толкать груженые машины через застывшие селевые потоки, а то просто перетаскивать их на веревках через овраги, не взирая на категорические отказы шоферов-таджиков довериться подобной, необычной для них тягловой силе. А на последнем этапе пути к месту лагеря нам необходим был еще и караван — а в реальности никто не мог нам обеспечить такой возможности. Дело казалось совершенно безнадежным, поскольку местных таджиков совершенно не интересовали деньги (на них там ничего нельзя было купить!). Но сработало дипломатическое искусство Игоря Щеголева и Вали Цетлина, и вот уже в нашем распоряжении 15 ишаков и три верблюда, и за все это мы расплачиваемся не какими-то бумажками — рублями, а твердой «валютой» — 20-литровыми жестяными контейнерами, в каких мы везли крупы, сахар, концентраты и прочие продукты. Оказалось, что подобная тара представляла особую ценность для таджиков и никакой другой оплаты им и не надо было.

И, конечно, нельзя забыть тот дух самоотверженности, с которым делалось все, что было необходимо для успеха экспедиции. Ведь прежде, чем мы смогли отправиться на восхождения, надо было занести не менее 300 кг груза на перевал Абдукагор, на высоту 5050 м, а потом его большую часть дотащить до самых верховьев ледника Федченко (еще 12—14 км). А через две с лишним недели, значительную часть всего этого груза надо было доставить вниз. Стоит также вспомнить, что, как и во всех подобных экспедициях, у нас была главная цель, а именно первовосхождение на вершину пик Фиккера (6750 м). Наши усилия были, в первую очередь, направлены на достижение этой цели. В команде первовосходителей было всего восемь человек, но конечно, все, кто был в экспедиции, помогали нам и в разведке пути, и в обработке маршрута, и в качестве носильщиков в подноске груза на начальном участке маршрута. Мы же, в свою очередь, выступали в роли спасотряда во время восхождений наших друзей и всячески способствовали их успехам. Все это делалось солидарными усилиями всех, и я могу поручиться, что обиженных при этом не было.