Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода - [65]

Шрифт
Интервал

Старицкий уезд (юго-западная часть Тверской губернии) «занесли» чуму вообще только два человека — «старицкого Успенского монастыря архимандрит Леонид со старцем с Оверкием Коневским, как ехали из Москвы в монастырь». В Рыльском уезде (западная часть Курской губернии) начало «мора» связали с приездом из Москвы «посадского человека Гришки Лазарева». Он прибыл из Москвы 24 сентября 1654 г. Односельчане заметили, что он хворает «и тот Гришка из тех сел выбит на лесу умер, и было то моровое поветрие по 26 число». Несмотря на эту своеобразную «изоляцию» заболевшего, чума в Рыльском уезде быстро распространилась. Видно, Гришка тут был и не причем.

На народном бедствии нажились уцелевшие от чумы священники: «Оставшиеся в живых священники приобрели огромные богатства, ибо, не успевая погребать по одиночке, они отпевали за раз многих, и брали за них, сколько хотели. Обедня священника доходила до 3 динаров (рублей) и больше, да и за эту цену не всегда можно было иметь… Под конец уже не успевали хоронить покойников, стали копать ямы, куда и бросали их».

Бедствия населения во время «моровых поветрий» усиливались налоговой политикой государства. Казна государева должна была при любых обстоятельствах получить с населения все ей причитающееся. В 1657 г. заставный голова Герасим Кочигин доносил царю Алексею Михайловичу, что после морового поветрия в Пусторжевском и Луцком округе «пошлины собирать не на ком, чинится большой недобор». Последовало краткое Соломоново решение: «Будь чего не доберут, и то все на них (на сборщиках) допросить будет вдвое, а впередь бы они не плутовали да не отписывались». И сборщики старались… «спасая свои животы».

В ноябре эпидемия в Москве пошла на убыль, в декабре 1654 г. прекратилась совсем.

Итоги эпидемии. Когда эпидемия в Москве стала утихать, правительство направило туда «новой четверти дьяка Кузьму Мошнина» с поручением «досмотреть и расспросить… сколько живых и что померло». 6 декабря 1654 г. Мошнин прибыл в Москву и к 17 декабря уже составил «роспись живым и умершим».


Из нее следует, что почти четвертая часть всех охваченных досмотром дворов бояр, окольничьих, думных дворян и дьяков вымерла начисто. Например: «Двор Михаила Кузовлева пуст, жена и дети и люди померли; крестового дьяка Фомы Борисова двор пуст, осталась дочь; Федора Абросимова сына Ладыженского двор пуст, жена в деревне».

На дворе князя Трубецкого «осталось в живых восемь человек, а умре 270 человек», следовательно, погибло около 97 %.

Высокая смертность в Москве может быть объяснена скученностью населения, особенно на боярских дворах, где нередко проживало по нескольку сот человек. Так, во дворе князя Черкасского проживало 533 человека, у Романова — 487 человек, у Морозова — 362 человека.

Какое количество жертв унесла эта эпидемия в Москве, точно установить не удается. Принимая во внимание, что во второй половине XVIII века в Москве жило 500–600 тыс. человек (оценка иностранцев-путешественников Рентенфелье, Мейерберга и др.), К.Г. Васильев и А.Е. Сегал подсчитали, что при максимальной заболеваемости 80 % и таком же проценте смертности, от чумы в тот год должно было погибнуть около 300–350 тыс. человек. Однако, по их же оценкам, эта цифра намного меньше, так как многие жители убежали из города.

Эпидемия свирепствовала не только в Москве, но и во всей центральной части страны. Однако приводимые в официальных документах цифры смертности настолько малы, что не могут даже считаться приблизительными. По «Актам историческим» на Руси погибло тогда всего 23 250 человек, а между тем в одной Коломне умерло более 10 тыс. жителей. С.М. Соловьев (1859) указал следующие цифры смертности от этой эпидемии в различных русских городах: в Костроме умерло 3247 человек, в Нижнем Новгороде — 1836 человек, в Троицком монастыре и подмонастырных слободах — 1278, в Торжке умерло 224 и осталось всяких людей 686, в Звенигороде умерло 164 и осталось с женами и детьми всего 197, в Кашине умерло 109 и осталось 300, в уезде умерло 1539 и осталось 908, в Твери умерло 336 и осталось 388, в Туле умерло 1808 и осталось 760 мужского пола, в Переславле-Рязанском умерло 2583 и осталось 434, в Угличе умерло 319 и осталось 376, в Суздале умерло 1177 и осталось 1390, в Переславле-Залесском умерло 3627 и осталось 939 человек. Насколько точны и верны эти цифры, сказать трудно. Но если судить даже по ним, то лишь в 11 небольших городах умерло от чумы около 13 тыс. жителей. Сколько же их умерло на всей Руси? Судя по этим цифрам, смертность от чумы колебалась от 30 до 85 %. Следующие цифры позволили К.Г. Васильеву и А.Е. Сегалу приблизительно вычислить процент смертности от чумы в отдельных русских городах и уездах (табл. 7.1).

Таблица 7.1
Смертность в русских городах во время чумы 1654–1657 гг.

>Название города и уезда | Умерло | Осталось в живых | % смертности

Торжок | 224 | 686 | 32

Его уезд | 217 | 2881 | 7,2

Звенигород | 164 | 197 | Около 45

Его уезд | 707 | 689 | Около 50

Кашин | 109 | 300 | 26

Его уезд | 1159 | 908 | 63

Калуга | 1836 | 777 | 70.

Переславль-3алесский | 3627 | 339 | 7

Переславль-Рязанский | 2583 | 434 | 85


Еще от автора Михаил Васильевич Супотницкий
Очерки истории чумы. Книга II. Чума бактериологического периода

Это первое на русском языке обстоятельное и систематизированное изложение истории загадочного природного явления, с глубокой древности называемого «чумой». В книге приведено много бытовых и исторических подробностей, сопровождавших эпидемии чумы, а путем включения официальных документов и иллюстративного материала авторы постарались создать для читателя некоторый эффект присутствия как на самих эпидемиях, так и при тех спорах, которые велись тогда между учеными. Издание предназначается широкому кругу читателей и особенно школьникам старших классов, студентам-медикам и молодым исследователям, еще не определившим сферу своих научных интересов.


Микроорганизмы, токсины и эпидемии

Данная монография относится к числу тех редких научных книг, которые не только не утрачивают свою значимость через несколько лет после выхода в свет, а, наоборот, становятся все более востребованными. В основе такого успеха ее первого издания (2000 г.) лежат предложенные автором объяснения причин возвращения, распространения и исчезновения ряда пандемических болезней, в частности натуральной оспы и СПИДа, существенно восполняющие пробелы в представлениях об этих процессах. Необходимость переиздания книги обусловлена продолжающимся ухудшением глобальной эпидемической ситуации в целом, активизацией оспенных инфекций, а также отсутствием каких либо успехов в противодействии ВИЧ/СПИД-пандемии.


Очерки истории чумы (фрагменты)

Фрагменты двухтомной монографии "Очерки истории чумы", описывающие картины наиболее ошеломляющих чумных эпидемий и пандемий на протяжении истории.


Биологическая война (Часть 3)

Биологическое оружие как средство массового поражения запрещено международными соглашениями. Наличие химического и биологического оружия послужило поводом для американскою вторжения в Ирак (этого вида оружия там не оказалось) и свержения режима С.Хусейна. Наличием такого оружия в Сирии и вероятностью его попадания в руки террористов западные эксперты ныне пытаются обосновать необходимость проведения операции против правительства Асада в Сирии. О том, какие угрозы несет биологическое оружие, о принципах его действия и с какими опасностями столкнется человечество при попадании этого оружия в руки террористов рассказывается в этой книге.


Эволюционная патология

Монография посвящена мифам и «белым пятнам» в эпидемиологии, существование которых стало очевидным в связи с провалами мероприятий по противодействию ВИЧ/СПИД-пандемии. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Особенно полезной она будет для исследователей, интересующихся фундаментальными проблемами патогенеза и эпидемиологии новых инфекционных болезней, для студентов биологических и медицинских факультетов вузов, а также для врачей-инфекционистов и эпидемиологов. Книга издана в авторской редакции.


Рекомендуем почитать
Верны подвигам отцов

В книге на основе конкретных примеров мужества и героизма, проявленных старшим поколением советских людей в годы гражданской и Великой Отечественной войн, показывается формирование боевых традиций Советской Армии и Военно-Морского Флота, их преемственность молодыми защитниками Страны Советов. Авторы рассказывают старшеклассникам о военно-учебных заведениях и воинских династиях, которые в составе Вооруженных Сил СССР прошли славный героический путь за 70 лет существования Советской власти.


Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.)

Книга рассказывает об истории янычарского корпуса, правилах и нормах его комплектования и существования, а также той роли, которую сыграли янычары как в военных, так и во внутриполитических событиях Османской империи. В монографии показаны фундаментальные особенности функционирования османской государственности, ее тесная связь с политикой войн и территориальной экспансии, влияние исламского фактора, а также значительная роль янычарского войска в формировании внешней и внутренней политики турецких султанов.


Будущая война

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Грани военного таланта (об A. М. Василевском)

Книга посвящена Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Автор, московский журналист, военный историк В. С. Яровиков, лично знавший Александра Михайловича, рассказывает о полководческой деятельности Василевского в годы Великой Отечественной войны, его работе на высших постах в Вооруженных Силах, об участии в обобщении опыта войны, о личных качествах Александра Михайловича — человека, коммуниста, полководца.


Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках

В истории средневековой Руси трудно найти более противоречивый сюжет, чем место в ее системе Полоцкого княжества. Связанный с остальной Русью общностью начальных судеб, исповеданием православия, языком и письменностью, Полоцк в переломный момент своего развития стал на долгие века частью не Русского, а Литовского государства. Парадокс этого феномена состоял в том, что Литва, поначалу зависимая от Полоцка, затем взяла над ним верх, но это могло случиться только после того, как полоцкое влияние преобразовало саму Литву: русский язык стал надолго ее государственным языком, а князья литовских династий сплошь и рядом отвергали язычество и принимали православие во имя торжества единодушия со своими славянскими подданными.


Белгород-Днестровский

Очерк знакомит с историей древнего украинского города, рассказывает о борьбе трудящихся бывшей Бессарабии за воссоединение с Советской Отчизной, а также о расцвете экономики и культуры края в послевоенный период.