Очень странная история - [7]
Решающая битва развернулась в долине, которая и сегодня называется долиной Карла. Там войска императора Карла сошлись с объединённым испанским войском короля Альфонса, его союзников да с войсками подоспевших Бернальдино и Марсилия. А теперь, атансион, мой добрый синьор. В первых рядах у Карла шли его графы, среди прочих назван аделантадо Бретани Ролдан, именно так Р-о-л-д-а-н. Битва вышла жестокая, но преимущество было на стороне испанцев. Кроме того, это была их земля. Далее в тексте написано… — профессор закрыл глаза и процитировал: — «Когда же Карл увидел, что его войско разбито, что одни убиты, вторые ранены или разбежались, а все его люди расстроены, когда увидел, что испанцы держат перевал, и что не сможет пойти на них без огромных потерь, то с печалью и горем по всем своим потерянным людям вернулся в Германию».
— В Германию?!
— В Германию.
Профессор допил вино, поставил бокал и с весёлым блеском в глазах откинулся на стуле.
— И это всё?
— Нет… Там ещё рассказывается о том, что потом Карл пошёл и отомстил Марсилию, взяв Сарагосу. А помог ему в этом Бернальдино.
— Бернальдино?! А при чём здесь Бернальдино? Он же был союзником Марсилия. — Я был расстроен и удручён. — И почему Ролдан?
— Наверное, испанцы так знали имя Роланда, синьор. Это только подтверждает, что документы имеют историческую основу, а не переписаны из Французских хроник… Синьор не будет возражать, если я ещё закажу себе вина?
— Конечно… И вот ещё, курите, — я придвинул ему пачку сигарет.
Ерунда какая-то… причём полная. Роланд — Ролдан — Бернальдино. Кажется, это всё про одного и того же. А был ли он? Я потихоньку тянул коньяк, запивая снова остывшим кофе. Профессор договаривался с официантом, он заказывал ещё бокал «Мирафлоры».
— Профессор, а почему вы пьёте чилийское, почему не испанское?
— Видите ли, синьор… — Профессор закурил. — Испанские вина здесь предлагаются в основном бутылкой. Вы пьёте коньяк, а мне одному — бутылку… А «Мирафлору» у них подают бокалами…
— А вы, значит, тоже здесь не первый раз?
— Си, синьор. Захожу. Здесь бывают интересные люди…
За его спиной вдруг опять возник метрдотель и, судя по направленному на меня взгляду, явился он снова за мной.
— Извините, господин, мы сегодня вас задергали… — начал он просящим тоном.
— Что на этот раз-то?! — Откровенно говоря, я уже был несколько на взводе.
— Вас просят пройти в гардеробную, там один… гос-по-дин… он малость не в себе… потерял номерок и теперь показывает, как кажется гардеробщику, на ваши вещи. А гардеробщик вас запомнил…
— Господи, — я поднялся из-за стола, ну кому нужно моё пальто? — Профессор, ради Бога, извините… ради Бога! Сейчас вернусь, не уходите, только не уходите! Не уходите…
— Си, синьор. Си…
Когда я спустился на первый этаж в гардеробную, инцидент уже был исчерпан. Гардеробщик, сняв фирменную фуражку, вытирал вспотевшую лысину и что-то невнятно бормотал под нос.
— Так что случилось-то? — я подал номерок.
— А… зальют, понимаешь, зенки, простите, глаза… Людей с панталыку сбивают. — Он посмотрел на бирку. — Сразу же сказал: чужое пальто… у него, правда, похожее… Извините, что побеспокоили, Христа ради…
— Да ладно… — махнул я.
Стоит ли говорить, что когда я вернулся, испанского профессора уже не было? В пепельнице тлела недокуренная сигарета, да в бокале оставалась недопитая «Мирафлора».
Я рухнул на стул, залпом допил коньяк и наконец-то рассеянно принялся за пирожное.
— И что тут наговорили два этих старых осла?! — Через весь зал ко мне направлялся пожилой дядька. Был он похож на Никиту Сергеевича Хрущёва, так же лыс, курнос и кругл, в светлом не по сезону костюме, в одной руке он держал затасканный мятый портфель под крокодиловую кожу, в другой — какой-то дурацкий зонт-трость немыслимой расцветки. Косоворотки ему не хватало, хотя был какого-то неопределённого цвета галстук (который, похоже, никто и никогда не развязывал). В этот образ хорошо бы ещё вписались летние сандалии, но, увы, на ногах незнакомца были старые стоптанные, правда начищенные, коричневые ботинки. Он по пути зацепил зонтом официанта и приказал:
Если заболел горами, тебя будут преследовать мысли об Эвересте. Чтобы на него подняться, нужны здоровье, физическая подготовка, целеустремлённость, а главное — деньги. Но ведь можно же только взглянуть! Пусть не покорить вершину, так хотя бы посмотреть. И Юрий Серов отправляется в Непал. Необычный гид, сложный коллектив, непростой поход. Сможет ли Юра добраться до базового лагеря Эвереста? Читайте в пятой повести цикла «В горы после пятидесяти…» — «Гималаи. Добрый пастырь Вовка Котляр».
Юрка Серов — попаданец! Но он попал не в сказочный мир, не в параллельную вселенную, не на другую планету. Из тёплого кресла институтской лаборатории он выпал на Крайний Север 90-х. И причина банальна: запутался в женщинах. Брат позвал, и он сбежал. Теперь ему нужно выживать среди суровых северных парней, в полевых условиях, в холоде, в жаре, среди бескрайних болот и озер. «Что было, что будет, чем сердце успокоится»? А главное: сможет ли Юрка назвать себя мужиком? Настоящим мужиком.
Юрий Серов сроднился с горами. Близкие считают его опытным восходителем и хотят отправиться с ним в экспедицию. Но горы сложны и непредсказуемы. Юрий попадает с опасную ситуацию в предгорьях Казбека в Грузии. Сумеет ли он подняться? Кто ему поможет? И чем окончится его горный цикл, читайте в шестой повести-отчёте сборника «В горы после пятидесяти…» — «Казбек. Больше, чем горы».
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.