Очарование Египта - [4]
Банановые плантации тесно обступали дорогу, и мы наслаждались восхитительной душистой садовой свежестью.
Палатка бедуинов, показавшаяся вдалеке, прорезала бледное небо, она напоминала гигантскую летучую мышь с распростёртыми перепончатыми крыльями, пригвождёнными к земле.
С любопытством изучал я причудливую геометрию покрывавших её заплаток, похожих на пёстрое трико Арлекина, цвета грязной охры и ржавчины, в окружении наметённых ветром песков.
Вход в палатку загораживала невысокая изгородь из веток и кусков жести, несколько отвратительно худых коз волочили дряблые и отвисшие сосцы.
Шелудивая, ободранная, похожая на скелет собака с сердитым лаем выбежала нам навстречу…
Это была палатка Абдула эль Раджела, брата Мохамеда.
– Саиди, Абдул! – воскликнул наш проводник.
– Саиди, Мохамед! – прозвучал голос из палатки.
Абдула появился из-за изгороди. У него был дерзкий и суровый профиль: просторное одеяние из белой шерсти ниспадало складками к нему на грудь; его жесты были величественными, во всей его наружности было одновременно что-то царственное и цыганское. Два брата долго о чём-то говорили вполголоса, нам не удалось расслышать ничего, кроме имени Фатма, повторённого несколько раз.
Сэр Вард много рассказывал мне о Фатме, самой прекрасной женщине на всём Востоке, а также о её муже по имени Мустафа эль Бар, бывалом охотнике, вынужденном из-за бедности и ревности освоить печальное ремесло бурлака на нильских дахабие.>18
Он слыл непримиримым врагом Мохамеда, однако в чём именно заключались их разногласия, я уже не припомню.
Поздоровавшись с Абдулой, мы продолжили шагать вдоль становившейся песчаной дороги, через безлюдную деревню.
Остов верблюда.
К шести часам мы добрались до группы пальм, растущих на пляже. Море стального цвета посте – пенно окрашивалось розовым.
Устроившись на своих складных стульях в десяти метрах один от другого, мы погрузились в ожидание, приняв общее решение стрелять только в направлении моря, как только появятся перепёлки.
Мохамед принялся копать большую яму. Он хотел показать мне, на какую глубину солнце прогрело землю.
В полседьмого раздался шелест крыльев и первые перепёлки, как шары, выпущенные из пращи, появились перед нами. Они изнемогали от усталости.
Первые залпы мимо. Нам было плохо видно. В промежутках между выстрелами Мохамед забавно подпрыгивал и дрыгал ногами неподалёку от меня, протыкая длинной палкой воображаемых перепёлок, причмокивая и восклицая:
Чуфф! Чуфф! Пам! Пам!
Он принимал то героические, то томные позы, то имитируя перепелиный свист, то издавая победные вопли.
Мы продолжали охотиться до девяти часов. Появились несколько полуголых мальчишек, предлагавшие в обмен на несколько мелких монет полные корзины свежего сахаристого инжира.
Солнце поднималось. Становилось жарко, и насекомые начинали досаждать нам.
Пески теперь цветом напоминали пепел. Мохамед ловко соорудил веера из пальмовых листьев, а затем принялся декламировать басни Лафонтена. Я до сих пор вспоминаю гортанный звук его голоса и его ребяческие эксцентричные жесты, когда он имитировал зверей из басен.
На обратном пути мы шли вдоль берега Нила, медленно несущего свои маслянистые желтоватые воды среди берегов, покрытых густой растительностью. Между несколькими искривлёнными фиговыми деревьями и пальмами я с удивлением обнаружил виноградные лозы, росшие прямо в песке. Мохамед объяснил мне, что ягоды этого винограда обладают особенно изысканным вкусом, благодаря органическим соединениям, сохранившимся в этой почве от древних раковин. Тени, отбрасываемые пальмами, становятся более отчётливыми: настал полдень. Мы направляемся в деревню. Небольшое тесное скопление кубических хижин и лачуг, местами прикрытых ветками, казалось мне неподвижным, застывшим под раскалённым солнцем. Пейзаж блёкнул и плавился от жары.
В сопровождении Мохамеда мы поднялись по грязной лесенке к врытой в землю цистерне с чистой прозрачной водой.
Пока мы поднимались, какая-то женщина в бирюзовом одеянии прошла мимо нас. Она медленно поднималась по скользким ступенькам, неся на голове мокрый чёрный кувшин, который поддерживала поднятыми руками. При каждом шаге она колебалась. и под её одеждой обрисовывались маленькие, округлые и – твёрдые груди.
Она бросила на нас томный взгляд, её чёрные каучуковые зрачки расширились, почти полностью скрыв золотистую склеру. Её рот был прикрыт лоскутом чёрной ткани, соединённым с вуалью на голове шнурком, пропущенным сквозь полую трубочку, закреплённую на носу.
Мы последовали за ней. Однако Мохамед остановил нас жестом. Под палящим солнцем, подав предостерегающий знак и прижав палец к губам, он пообещал нам несравненную Фатму тем же вечером, когда её мужа не будет поблизости.
Глаза прекрасной арабки, эти влажные глаза газели преследовали меня весь день в извилистых и зловонных улочках, полных больших зелёных жужжащих мух.
Признаюсь, что проституция Фатмы заставила меня призадуматься. Я заранее представлял себе отвратительный спор о цене и всю банальность продажного соития.
О, если вам посчастливилось встретить красотку, или увидеть ее мельком в окне, то вам захотелось бы, чтобы все сложилось более романтично!
Впервые на русском два парадоксальных и дерзких эссе о том, как соблазнить женщину, используя весь арсенал настоящего мужчины-футуриста, и о том, как быть футуристом за столом, угощаясь, например, механизированной куриной тушкой, утыканной помпонами алюминиевого цвета, или колбасой под соусом из кофе и одеколона… Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) – основатель, вождь и идейный вдохновитель футуризма, один из крупнейших итальянских поэтов, фигура эксцентричная и оригинальная. Дважды побывал в России, о чем оставил колоритные, умопомрачительно смешные зарисовки, в частности в эссе «Как соблазняют женщин».
Когда в 1911 г. разразилась итало-турецкая война за власть над колониями в Северной Африке, которым предстояло стать Ливией, основатель итальянского футуризма, неистовый урбанист и певец авиации и машин Филиппо Томмазо Маринетти превратился в военного корреспондента. Военные впечатления Маринетти воплотились в яростном сочинении «Битва у Триполи» (1911). Эта книга поэтической прозы в полной мере отразила как литературное дарование, так и милитаристский пафос итальянского футуриста. Переведенная на русский язык эгофутуристом и будущим лидером имажинизма В.
«Футурист Мафарка. Африканский роман» – полновесная «пощечина общественному вкусу», отвешенная Т. Ф. Маринетти в 1909 году, вскоре после «Манифеста футуристов». Переведенная на русский язык Вадимом Шершеневичем и выпущенная им в маленьком московском издательстве в 1916 году, эта книга не переиздавалась в России ровно сто лет, став библиографическим раритетом. Нынешнее издание полностью воспроизводит русский текст Шершеневича и восполняет купюры, сделанные им из цензурных соображений. Предисловие Е. Бобринской.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».