Очарование Египта - [3]
Пульмановский вагон от Александрии до Каира, мимо пролетают стройные ряды пальмовых войск. Со своими звериными, почти антропоморфными стволами, всегда лишёнными растительности, они стоят, всем своим видом напоминая о владыках этой равнины.
Они царствуют над ней. Отдельные беспорядочные группы. Плотные батальоны. Сторожевые посты. Философы, погружённые в уединённое созерцание.
Там, внизу, генеральный штаб пальм командовал незримым сражением. Остальные возносили хвалу солнцу, задрав к нему свои лишённые листьев верхушки, замершие, как будто в ожидании золотого дождя. На горизонте они маршировали, подобно стаду слонов. Особняком стояла старая пальма, согнувшаяся и искривлённая под тяжестью сельскохозяйственных забот.
Она не ответила мне.
Мой поезд скользил по плодородной египетской равнине. Низменность. Зелень. Бедные и невзрачные селения, грязь, коровий навоз, солома и верблюжий помёт, высохший на солнце покрытый коркой и наростами.
Мрачные буйволы как фурункулы. Кажется, что земля крепко прижала к своей груди все вещи: лачуги, поезда, элеваторы, неподвижные и медленные воды с парусами на баржах под слишком широким и пустым небом, которое, возможно, однажды решительно колонизирует рассерженный Нил.
VII. Мысли буйволицы
Подобно вору, бегущему от погони, поезд слегка задевает банановую плантацию, полную живых изумрудов и пронизанную золотыми полосами. Каналы выхватывают из ножен кривые паруса, напоминающие клинки.
Верблюды и феллахи>15 повторяют изгибы селений, рассеянных по равнине.
Ритм поезда сотрясает жирные комья земли. Вагон мягко покачивается на рессорах и, слегка вибрируя, баюкает моё тело среди стрёкота насекомых, влажного горячего дыхания притаившейся буйволицы, которая, похожая на большую черепаху, высовывает голову из огромной грязной скорлупы равнины, чтобы посмотреть на пьяную, беспорядочно разбросанную группу белых арабских могил.
Буйволица пережёвывает: «Я дочь этой чёрной земли и серого Нила. Лёжа, я напоминаю кучу ила. Меня заставляют подниматься ударами, и тогда мои круп и мои рога внезапно продолжают контуры низких крыш, крытых соломои, ребятишек, ветоши, козлят, сводов пекарен, земляных труб без дыма. Я люблю покой и неподвижность в нескольких шагах от рельсов и дороги. Я не поднимаю головы, чтобы посмотреть на феллаха, который, сидя боком на волнистой спине верблюда, уставился на меня невидящим взором, не удостаивая ни единым взглядом ни цели своего путешествия, ни окрестностей, раскинувшихся у него за спиноЙ. Атмосфера уже никогда не будет так густо напоена запахами, как прежде. Воздух пахнет илистыми испарениями. Он сдавливает мои щёки как тёплая губка. Длинные серебристые галабие, подметающие чёрные тропинки, или сверкающую зелень лугов, курят земной фимиам небесам!»
Между тем небесная лазурь раскалилась, и разбросанные там и сям серебристые облачка, казалось, зажглись и повисли как светильники, высоко над невидимым божеством.
Предчувствие воды.
Тревожный свет. Блеск страдающих от жажды камнеи.
VIII. Охота на перепёлок и арабок с арабским сводником
Кафр-эз-Зайят!>16 Это название бесцеремонно выдёргивает мою душу из реальности 1933 года и мгновенно переносит её в эпоху моих двадцати лет, радостных, лёгких, воодушевлённых. Тридцать лет назад, когда ночь пахла мумией, поезд остановился на станции Кафр-эз-Зайят, у простого деревянного навеса, прячущегося в банановых зарослях на берегу невидимого в темноте Нила.
Мохамед эль Раджел, посредник английского генерального штаба, которого мне с жаром рекомендовал сэр Вард, ожидал нас, чтобы отвести к месту охоты… а также, чтобы воздать полагающиеся нам деревенские эротические почести.
Я помню его настолько отчётливо, как будто мы расстались только вчера, шумного и церемонного, кланяющегося, хватающего нас за руки, ловко подносящего к губам наши пальцы и властно раздающего приказания двум нашим неграм, переносящим наши пожитки и съестные припасы.
Этот хитрющий проныра очаровал нас всех с первого взгляда. Смазливое лицо цвета шоколада, большие чёрные глаза, смышлёные и благодушные, и крючковатый нос.
Мохамед быстро шёл впереди, так что чёрный помпон на феске подпрыгивал в такт его шагам, указывая нам дорогу величественным жестом. Он, без сомнения, смотрелся достаточно благородно в своей развевающейся чёрной галабее, наброшенной поверх шёлковой туники в канареечно-жёлтую и фисташково-зелёную полоску.
Нас было десять страстных охотников: три грека, пять англичан и двое итальянцев, жаждущих подстрелить как минимум сотню перепёлок вдали от Александрии, казавшейся необитаемой по случаю праздника Байрам>17 Кубические хижины показались сперва по обеим сторонам дороги; лачуги, почти полностью слепленные из нильского ила, желтоватые и окружённые крошечными садами. Затем пальмовые рощи замаячили на светлеющем горизонте.
Печальная, усталая и разочарованная заря. В темной деревне стояла мёртвая тишина. Небо медленно окрашивалось серебристо-зелёными полосами. Вдали, за возделанными полями убывающая луна мягко окрасила в сиреневый цвет волнистые песчаные барханы. Тёплая и мягкая луна цвета рыжей ржавчины опускалась, подобно золотой капле, в далёкое море.
Впервые на русском два парадоксальных и дерзких эссе о том, как соблазнить женщину, используя весь арсенал настоящего мужчины-футуриста, и о том, как быть футуристом за столом, угощаясь, например, механизированной куриной тушкой, утыканной помпонами алюминиевого цвета, или колбасой под соусом из кофе и одеколона… Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) – основатель, вождь и идейный вдохновитель футуризма, один из крупнейших итальянских поэтов, фигура эксцентричная и оригинальная. Дважды побывал в России, о чем оставил колоритные, умопомрачительно смешные зарисовки, в частности в эссе «Как соблазняют женщин».
Когда в 1911 г. разразилась итало-турецкая война за власть над колониями в Северной Африке, которым предстояло стать Ливией, основатель итальянского футуризма, неистовый урбанист и певец авиации и машин Филиппо Томмазо Маринетти превратился в военного корреспондента. Военные впечатления Маринетти воплотились в яростном сочинении «Битва у Триполи» (1911). Эта книга поэтической прозы в полной мере отразила как литературное дарование, так и милитаристский пафос итальянского футуриста. Переведенная на русский язык эгофутуристом и будущим лидером имажинизма В.
«Футурист Мафарка. Африканский роман» – полновесная «пощечина общественному вкусу», отвешенная Т. Ф. Маринетти в 1909 году, вскоре после «Манифеста футуристов». Переведенная на русский язык Вадимом Шершеневичем и выпущенная им в маленьком московском издательстве в 1916 году, эта книга не переиздавалась в России ровно сто лет, став библиографическим раритетом. Нынешнее издание полностью воспроизводит русский текст Шершеневича и восполняет купюры, сделанные им из цензурных соображений. Предисловие Е. Бобринской.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».