Огромны очи сном объяты;
Храпит, качая шлем пернатый,
И перья в тёмной высоте,
Как тени, ходят, развеваясь.
Серёжка знал, что Голова вовсе и не голова, а подушка. Но на всякий случай предлагал:
— Давай без Живой Головы, а то я с Черномором подраться не успею.
— Эх, ты! Подушки испугался! А если бы на тебя белый медведь напал? Ты знаешь, как однажды медведь нашу машину атаковал?
— Как?
— Медвежонок перебежал дорогу. За ним медведица шла. Машина закрыла медвежонка, медведица подумала, что мы её сына забрали. Да как зарычит, как бросится! Крючков прибавил газу, машина отъехала, медведица увидела медвежонка, и они вместе убежали, а мы поехали дальше.
— И тебе не страшно было?
В зоопарке белые медведи не очень белые, желтоватые. Глазки маленькие, злые. С таким зверем встретиться…
Наташа презрительно фыркнула:
— Очень надо! У нас же автоматы были.
— С автоматом я бы и Мёртвой Головы не побоялся, — сказал Серёжка и опять оседлал веник.
Младой Ратмир, направя к югу
Нетерпеливый бег коня, —
нараспев произнёс Серёжка и поскакал нагонять Русланову Людмилу.
Вскоре «Руслана и Людмилу» увезли на Большую землю. В полярный гарнизон прислали «Щедрое лето», «Медовый месяц» и картину «Испытание верности». После таких фильмов играть было не во что…
Но как волшебно расцвело чёрное полярное небо! Никакое кино не сравнить с полярным сиянием!
Целыми днями, в то время когда все бодрствовали, трещал, как мотоцикл, движок гарнизонной электростанции. На ночь, на то время, когда дети, женщины и свободные от караульной службы солдаты и офицеры укладывались спать, движок умолкал. В деревянных домах офицеров и в солдатских казармах зажигали керосиновые лампы и фонари «летучая мышь».
Елена Ивановна прикрутила фитиль и ласково сказала Серёжке:
— Спи, мой маленький.
И тут вдруг вспыхнули и засверкали огнём промороженные оконца.
— Пожар! — ахнула Елена Ивановна и кинулась в комнату Коновых.
— Это не пожар, тётя Лена, — успокоила Наташа. — Это полярное сияние.
Серёжка соскочил с кровати и стал лихорадочно одеваться. Мама, вместо того чтобы, как обычно, прикрикнуть и обратно загнать Серёжку в постель, быстро помогла ему натянуть валенки, шубу, шапку, башлык, поверх всего повязала тёплый пуховой платок, сама оделась. И они вышли из дому.
Снизу до зенита высились многоцветные крутые скалы. Они шевелились, вот-вот рухнут на бревенчатые домики гарнизона.
— А-а-а! — вскрикнул Серёжка и приткнулся к маме.
— Ах! — восторженно воскликнула Елена Ивановна и подняла Серёжку на руки. — Смотри, смотри!
Отвесные скалы поджались, превратились в занавес с бахромой. Занавес колыхался, свёртывался, развёртывался и каждую секунду менял свою удивительную окраску.
Потом осталась лишь длинная бахрома. Красная, синяя, жёлтая, зелёная, пурпурная. Будто выпустили в небо тысячи ракет праздничного салюта.
Ракеты сошлись головами и образовали сплошной купол. Словно гигантский парашют раскрылся над снежной тундрой.
Казалось, что воздух загустел, как холодный брусничный кисель.
Справа от разноцветного парашютного купола высвечивались и гасли, удлиняясь и подтягиваясь, частые светлые полоски.
— Небо причёсывается! — крикнул Серёжка.
Он уже не боялся волшебного сияния. Неописуемая красота обворожила его. Ему чудилось, что он плывёт по радужному небу, и волны, красные, синие, жёлтые, зелёные, раскачивают его, возносят всё выше и выше…
Когда Серёжка проснулся, он увидел себя в привычной кровати, под мягким тёплым покрывалом из оленьего меха. В знакомой комнате, обклеенной от пола до потолка старыми газетами.
Если бы на Крайнем Севере устроили зоопарк, в нём поместили бы не росомах, не леммингов, не белых медведей. Полярным жителям в диковинку обыкновенная для Большой земли корова.
Гарнизон Наташи Коновой славился коровой. Её привезли по Северному морскому пути на ледоколе, когда родилась Наташа. И хотя корова числилась батальонной, одна на всех, молоко отдавали маленькой девочке. До последней капли.
Корова была здесь такой редкостью, что ей даже имени не придумывали. Все называли корову Коровой.
На Большой земле убирать конюшню или ходить за скотом направляют в наказание. В полярном гарнизоне солдаты сами просились к Корове. А доить её удостаивались не многие.
Солдаты тесно обступали счастливого дояра и, жмурясь от блаженства, шумно вдыхали аромат парного молока.
Не потому, что голодные были. Паёк на Севере обильный: всего вдоволь. И местных деликатесов хватает: оленья строганина, рыба, белая и красная. Всякие консервы. Только уже не глядели бы солдатские очи на сгущённое молоко.
Парное молоко!.. Оно пахнет коровой, Большой землёй, родимым домом…
Для Серёжки родной дом там, где служит отец. Молоко же — просто очень вкусная еда. Такая вкусная, что солдат Сизокрыленко говорил: «Та я б спав на молоци!» Серёжка на молоке не спал, но свою долю, целый литр, выпивал с наслаждением и по нескольку раз в день наведывался с Наташей в хлев. Они гладили тёплые бока Коровы, подкладывали сена в кормушку.
Сено доставляли лётчики. Не по обязанности, по дружбе.
Когда прибывали тюки с прессованным сеном, Серёжка радостно докладывал маме:
