Обручённая - [102]

— Да, сэр, так оно и есть, — сказала Джиллиан. — Они любят друг друга, но как ангелочки, или ягнята, или как глупцы, если хотите. Они никогда и не заговорили бы друг с другом, если бы не выходка все того же Рэндаля Лэси.

— Какая выходка Рэндаля? — спросил коннетабль. — И зачем ему была их встреча?

— Нет, встреча вышла не потому, что он того хотел. Но он задумал сам похитить леди Эвелину. Ведь он разбойник, этот Рэндаль. Вот он и явился, прикинувшись продавцом соколов, и всех нас выманил из замка. И моего старого дурня Рауля, и леди Эвелину. Будто бы затем, чтобы позабавиться охотой с соколами на цапель. А сам держал наготове шайку валлийских коршунов, чтобы напали на нас. Если бы Дамиан не прискакал на выручку, я уж не знаю, что с нами было бы. А раненого Дамиана отнесли в замок потому, что больше было некуда. Ради спасения его жизни, а иначе, я в том уверена, леди Эвелина не разрешила бы ему даже перейти подъемный мост, как бы он ни просил.

— Женщина, — сказал коннетабль, — думай, что говоришь. Если ты сама многому повредила, как видно из собственного твоего рассказа, не вздумай заглаживать это новой ложью, и все из досады, что не получила обещанных благ.

— Паломник, — сказал старый Рауль голосом охрипшим от многих охот, — по части сплетен моя жена Джиллиан может поспорить с любой сплетницей во всем христианском мире. Но ты расспрашиваешь ее как человек, которого эти дела близко касаются; поэтому скажу тебе прямо: в своих постыдных делах, в пособничестве этому самому Рэндалю Лэси жена моя сознается, но говорит она истинную правду. Я и перед смертью готов поклясться, что Дамиан и леди Эвелина так же неповинны в измене и в иных бесчестных делах, как нерожденные младенцы. Но что проку, если говорят это такие, как мы. Мы ведь уж до нищенства дошли, а жили когда-то в хорошем доме и служили хорошему господину, благослови его Господь!

— Но неужели, — спросил коннетабль, — не осталось прежних слуг, которые могли бы сказать то же, что и вы?

— Ха! — ответил егерь. — Людям неохота болтать, когда Рэндаль Лэси щелкает кнутом над их головами. Немало слуг убито или умерло с голоду; от иных избавились, иные сами исчезли неведомо куда. Правда, есть еще там ткач Флэммок с дочкой Розой. Те знают обо всем не меньше нас.

— Как? Уилкин Флэммок, дюжий голландец? — сказал коннетабль. — Он и его дочь Роза, смелая на язык, но верная? За их правдивость я поручился бы жизнью. Где они сейчас живут? Что сталось с ними после всех перемен?

— Да сам-то ты кто, если задаешь эти вопросы? — сказала кумушка Джиллиан. — Ох, муженек, слишком уж мы дали волю языкам! Его голос и взгляд кого-то мне напоминают…

— А ты вглядись в меня пристальней, — сказал коннетабль, откидывая капюшон, до тех пор совершенно скрывавший его лицо.

— На колени, Рауль! На колени! — вскричала Джиллиан, сама при этом падая на колени. — Ведь это сам коннетабль! А я-то в глаза называла его старым Хьюго!

— Во всяком случае, это все, что осталось от коннетабля, — сказал де Лэси. — И старый Хьюго охотно прощает тебе такую вольность за добрые вести. Так где же Флэммок и его дочь?

— Роза все еще состоит при леди Эвелине, — ответила кумушка Джиллиан. — Миледи выбрала ее покоевой девушкой вместо меня, хотя Роза никогда не умела одеть даже голландскую куклу.

— Какая преданность в этой девушке! — сказал коннетабль. — А где сам Флэммок?

— Король простил его и очень к нему благоволит, — ответил Рауль. — Он живет в своем доме, вместе с подмастерьями-ткачами, а дом этот возле самого Моста Сражения. Так теперь называют место, где вы, милорд, разбили валлийцев.

— Туда я и направляюсь, — сказал коннетабль. — А после посмотрим, какой прием окажет король Генрих Анжуйский старому своему слуге. Вы оба должны сопровождать меня.

— Милорд, — промолвила после небольшого колебания Джиллиан, — вы знаете, что бедным людям крепко достается, если они мешаются в дела знатных. Надеюсь, милорд сможет защитить нас, когда мы станем говорить правду, и не вспомнит мне прошлое, ведь я старалась как лучше.

— Помолчи ты, черти бы тебя взяли! — крикнул Рауль. — Заботься прежде не о своей старой и грешной плоти, а о том, как спасти нашу милую молодую госпожу от гонений и позора. А что до твоего злого языка и злых проделок, милорд знает, что такая уж ты уродилась.

— Ладно, добрый человек, — сказал коннетабль. — Мы не станем поминать твоей жене старые грехи, а тебя наградим за верность. Что касается вас, мои преданные слуги, — то де Лэси, когда вступит в свои права, а так оно, несомненно, будет, первым делом наградит и вас за верную службу.

— Моя служба была и будет сама себе наградой, — сказал Видаль. — Я не приму щедрот от того, кто преуспел, если он, когда бедствовал, не дал мне пожать свою руку. Наш счет еще не закрыт.

— Полно, дурень ты этакий! Впрочем, на то и ремесло твое, чтобы дурачиться, — сказал коннетабль; его обветренное и некрасивое лицо теперь, когда оно светилось благодарностью Небесам и благоволением к людям, казалось даже красивым. — Мы встретимся у Моста Сражения за час до вечерни, — сказал он. — За это время я многое успею.