Обручальные кольца (рассказы) - [10]

— Мы в тот вечер с друзьями поспорили, и Паша там, кстати, был.

Поспорили, кому не слабо на четвертый этаж подняться. По лестнице наверх кое-как мы забрались. Шли гурьбой, друг друга чуть ли не руками обхватив, страшно было, но весело. А у входа на сам этаж остановились. Никто не хотел туда заходить. В итоге пошел я.

— Самый смелый, — вставил Повитухин.

— При чем тут смелость, — усмехнулся Манаев. — Просто дурость.

Но Мельникова знала, он смелый. Когда ее вместе с Пашей подрезали на машине какие-то сволочи, Манаев единственный, кто согласился вступиться за ее мужа. Поехал на встречу с этими подонками, ему сломали нос, а он в ответ на благодарность только усмехался и шутил.

Если бы Мельникову спросили, какой Манаев человек, она бы, скорей всего, ответила, он человек свободный. Он не был женат, вокруг него всегда крутились девицы, но дело было даже не в этом. Манаев принимал решения и никогда об этом не жалел. Когда что-то не получалось, он только усмехался и шел дальше. К Паше Манаев относился как к младшему брату, и это поначалу очень раздражало Мельникову. И сам Манаев ей очень не нравился. Ее бесило, что Паша по-разному разговаривает с ней и с Манаевым и что, кажется, он Манаеву больше доверяет. После случая с машиной она посмотрела на Манаева другими глазами.

Во-первых, он держал ветеринарную клинику и сам лечил животных, что уже само по себе благородно, во-вторых, он был довольно симпатичным.

Чужие проблемы он воспринимал как свои. Если он решал помочь человеку, то как будто забывал о себе — занимался делами того человека и больше ничем. Это очень подкупало. Кроме того, Мельникова не могла точно этого объяснить, но когда Манаев приходил к ним в гости, в душе у нее наступало спокойствие. Ощущение стабильности.

Вот рядом с ней муж и лучший друг ее мужа. Значит, все нормально, можно жить.

Кроме того, с недавнего времени Манаев стал проявлять к ней повышенный интерес. Взгляды, внимание, которое он ей оказывал, отдельные слова, сказанные как бы в шутку, — все это говорило о том, что скоро произойдет объяснение, а может, что-то случится и безо всякого объяснения.

Мельникова, чувствуя это, молодела, расправляла плечи. Собираясь на дачу к Манаеву, она была на взводе, даже муж заметил.

— …я, значит, медленно так пошел по этажу, — продолжал Манаев. — Слева от меня окна, одно за другим. А справа — двери классов. То есть этаж был кое-как освещен. Свет от луны попадал на двери, и что-то все-таки можно было разглядеть. Мне же, согласно уговору, нужно было дойти до самого конца этажа, где окон не было, где, собственно, и находился этот самый барельеф. Здание длинное. Идти довольно долго. А мне, разумеется, нехорошо. Я иду, а ноги подкашиваются. И вдруг вижу возле самого барельефа что-то в воздухе белое. Вроде бы дым. Но в форме человеческого тела.

Повитухин сделал удивленные глаза:

— Дым? А вы там не курили случаем?

Никто не обратил на шутку внимания. Все ждали продолжения рассказа.

Манаев медлил. Мельникова не выдержала:

— А дальше?

— А что дальше? Я побежал так, что у меня воздух в ушах засвистел.

Через несколько секунд на первом этаже был. Одноклассникам рассказал. У меня такое лицо, наверное, было, что все мне поверили.

— И Паша поверил?

— А ваш Паша, уважаемая Софья Борисовна, поверил мне в первую очередь.

Вообще-то Мельников и Манаева были на «ты», но Манаев взял манеру называть ее на «вы», да еще по имени и отчеству. Ему казалось это забавным, Мельниковой — нет.

— Ну, я не знаю, — сказала Анна Сергеевна Мурашко, любовница Повитухина. — Это, может быть, какие-то галлюцинации были?

— Нет, — ответил Манаев, глядя ей прямо в глаза. — Я это сам видел.

— Ну, тогда я не знаю. — Анна Сергеевна смутилась и заговорила о чем-то, не связанном с привидениями.

Мельниковой нужно было идти через неосвещенный участок в домик для гостей. Дорога петляла между деревьями и постройками. Мельникова была расстроена. Манаев просто махнул ей на прощанье рукой — и больше ничего.

Участок был огромный, и Софья Борисовна, кажется, в первый раз в жизни испугалась темноты. Белый силуэт из дыма мог выплыть из-за каждого дерева. Так ей казалось. Когда она обходила недостроенный вольер для собак, ей на плечо легла чья-то тяжелая рука. Это было так неожиданно и страшно, что Мельникова инстинктивно дернулась вперед, одновременно нанося удар локтем тому, кто ее напугал. Только потом она оглянулась. На дорожке стоял Манаев, улыбался и потирал пятерней подбородок.

— Прости. Я испугалась, думала, привидение.

— Это вы меня извините, Софья Борисовна. — Манаев даже поклонился. — У меня не было желания вас пугать.

— Ничего страшного, Станислав Семенович, — подхватила игру Мельникова.

— Хотел тебя проводить, но, видишь, не успел.

— Бывает.

В нескольких шагах от вольера стоял домик для гостей. Манаев и Мельникова прошли это расстояние вместе. Софья Борисовна так разволновалась, как не волновалась даже в романтическом возрасте. За спиной сжала руки в кулаки и попыталась дышать ровнее, чтобы не выдать себя.

— Я вот сейчас подумал знаешь, о чем? — Манаев сделал паузу. — Что не было там, в школе, никакого привидения. Мне показалось просто.