Обрести себя - [218]

— А рожь-то, наверно, уже поспела?

Между прочим, Анка и сама не знала, выросла ли, поспела ли рожь. Она могла целое лето ходить мимо поля, не замечая, чем оно засеяно. Чтобы не опозориться перед горожанином, она попыталась вспомнить все, что знала о своей деревне, и скомканно начала передавать новости Тудосу. Но тот сразу же задремал.

Новая встреча с актерами поубавила Анкин восторг — из числа ее кумиров выпал тот, у кого было татарское лицо. Во время ее визита в театр он ругался в фойе с какой-то женщиной. Из их разговора можно было понять, что он просит денег из кассы взаимопомощи, а женщина наотрез отказывает. Анке трудно было понять, кто из них прав, но это сразу вернуло ее из заоблачных высот на грешную землю. Оказывается, актеры — простые смертные и тоже иногда страдают из-за нехватки денег.

Экзамены принимала знакомая брюнетка и парень с высоким лбом. Присутствовали и другие, но решали эти двое — Анка это поняла сразу. Ее удивила легкость заданий: нужно было прочитать наизусть стихи или прозу по своему выбору. Затем предлагалось спеть что-нибудь. В заключение члены комиссии задавали несколько вопросов. Этим кончался первый тур. Анка услышала, что те, кто прошел на второй тур, могут считать себя принятыми. Она уже освоилась немного, высоколобый парень уже не приводил ее в замешательство, а, наоборот, ободрял своим видом.

Когда подошла ее очередь, она прочитала сдавленным от волнения голосом и отчаянно жестикулируя «Звезды новорожденной свет…». В комиссии зашевелились. Брюнетка что-то шепнула соседу, тот улыбнулся и кивнул головой. Постепенно голос Анки окреп, она вполне овладела собой и декламировала уже совсем как на сцене своего клуба, где срывала обычно бешеные аплодисменты. И все-таки ее беспокоило чувство неуверенности и страха. Стесняли покрашенные ногти, подведенные брови. Когда она кончила, брюнетка спросила:

— А кроме этого знаешь еще что-нибудь?

— Знаю.

— Что?

— «Лисица и бобер».

— Давай послушаем.

Не успела она прочитать первые строфы, как ее остановили. Опять брюнетка. Видно, она большая шишка в театре…

— Хватит, — сказала она скучающе, — теперь вот что. Ты, говоришь, участвовала в самодеятельности. А ну-ка попробуй сыграть такую сценку. Слушай внимательно. Вон там в углу находится ваза с цветами. Ты должна сменить воду в ней, поставить на место, налить себе стакан воды и выпить так, будто ты умираешь от жажды.

Анка почувствовала себя оскорбленной. Смеются над ней, что ли? Если надо сыграть, так предлагайте что-нибудь серьезное. А то пить воду. Это каждый дурак сможет. Но все же она подчинилась. Она попробовала усложнить и приукрасить задание. Когда она проделала все, что требовалось, и взглянула на комиссию, лица экзаменующих были холодны и непроницаемы. На другой день, придя в театр, она не нашла себя в списках тех, кто прошел на второй тур. В недоумении она пошла по театру, спрашивая каждого встречного, что бы это могло означать. Как назло, на глаза не попадался никто из приемной комиссии. А те, кто встречался ей, в таких вещах не разбирались. На улице она узнала спину одного из актеров, которого видела в первый день. Это был тот, что ссорился с хозяйкой кассы взаимопомощи. Уверенная в своей неотразимости и совсем забыв, что он — не Фэнел из ее деревни, она быстро догнала артиста и бесцеремонно спросила:

— Скажите, почему нет моего имени в списках прошедших на второй тур? Ведь я выполнила все, что от меня требовали.

— Почему нет в списках? — Парень сощурился, будто соринка ему в глаз попала. — Потому что ты кривлялась как обезьяна.

Вторая половина фразы обрушилась на Анкину голову как гром среди ясного дня. Окончательно она очнулась, только придя к Тудосу. Она ревела всю ночь и до смерти напугала бывшего сторожа кинотеатра «Одеон» и его жену. Они успокаивали ее, отпаивали чаем с ромашкой, давали валерьянку. Уснула она только на рассвете, всхлипывая во сне. Проснувшись, Анка объявила, что, если даже ее выгонят, она никуда не уйдет от них, пока не устроится на работу. Она готова стать уборщицей, дворником, кем угодно, только не возвращаться домой.

— Неужто так плохо в вашей деревне? — удивилась жена Тудоса.

— Вы даже представления не имеете, как там мучаются люди! — воскликнула Анка в страстном порыве во что бы то ни стало остаться в городе.

Услыхав, что речь идет опять о деревне, Тудос, дремавший на солнышке, забормотал под нос:

— А рожь-то, наверно, давно поспела.

И солнечные лучи, которые щекотали его опухшие ноги, казались ему стеблями спелой ржи, покачивающимися на ветру.

Спустя недели две Арион Караман получил от младшей дочери письмо. Она подробно описала свой провал на экзаменах и то, как Тудос помог ей устроиться кондуктором в троллейбусный парк. Теперь она целыми днями ничего не делает, а только катается в троллейбусе, работа легче легкого и очень ей по душе. Конечно, все было немножко иначе, чем она написала родителям. Анка просто не хотела их расстраивать и пугать. Она надеялась выклянчить у них немного денег, так как до получки еще далеко, а она уже задолжала Тудосу.

И все-таки работа в троллейбусе ей и вправду нравилась. Всегда на людях, любопытно к ним приглядываться, слушать их разговоры. Все это вызывало праздничную приподнятость. Труднее было в часы пик, когда пассажиры зажимали ее куда-нибудь в уголочек. В это время она не успевала отсчитывать сдачу, отрывать билеты, и часть людей проезжала бесплатно. Но трудности она переносила стойко, не жаловалась даже Тудосу.