Обрести себя - [216]

Охваченная дрожью от утренней прохлады, Иляна метнулась во сне. Лицо ее похудело, прежде румяные щеки побледнели. Арион удивился, как это он прежде не замечал этих перемен в дочери. И чем дольше он глядел на нее, тем больше успокаивался. Ведь он отец, причем добрый и мягкий. А вот в эту ночь ум у него затуманился, и по его вине дочь ночевала в поле. Хорошо, хоть не напугал ее в ночи какой-нибудь зверь. И еще подумал в ту минуту Арион, что если добром, лаской и мягкостью не смог справиться с детьми, то злом тем более не сможет. Просто надо искать другой путь к ним. Смятенный, он разбудил ее:

— Иленуца, проснись, день уже наступил, а то люди увидят.

Девушка открыла глаза и удивилась:

— Откуда ты тут взялся, отец?

— Вот шел на огород и наткнулся на тебя.

— На огород этой дорогой?

Не поверила, ясно, только он не стал тратить слова, чтобы убедить ее. С болью упрекнул:

— Отцовский дом тебе тесен, ищешь другой улей.

— Отцовский дом закрылся для меня.

— Кто тебе сказал?

— Так выходит.

— Дура ты, вот кто.

— Нет, дуракам, говорят, легко живется, отец, а мне тяжело.

— Сама себя наказываешь, ищешь себе же зла. Чего тебе дома не хватает?

— Немного понимания.

— Когда слепень вас укусит, носитесь как бешеные.

— Что слепень? От его укуса помучаешься немного — и все.

— Ах ты, злодейка, так разговариваешь с отцом!

— Ты же начал.

— Я есть я. А тебе надо помалкивать.

— Молчу.

— Очень красиво поступаешь, нечего сказать.

— А меня не беспокоит, красиво или нет.

— Если так, жаль. Человек тем и отличается от скотины, что обо всем беспокоится и до всего ему есть дело.

— Отец, хватит упреков. Прошу тебя.

— Какие нежные стали, слова им сказать нельзя. Не переносят. А как ты вынесешь ту ношу, какую собираешься на себя взвалить? Она в сто раз больше, или думаешь, любовь это так, чепуха, лист зеленый да соловей?

— Ничего, та ноша, о какой ты говоришь, мне будет облегчением.

— Сейчас ты храбрая. Поглядим, что дальше будет.

— Посмотрим.

Меж ивами показался Микандру. Он шел по следам Ариона, но, увидев его с Иляной, не посмел подойти, спрятался за стволом в нерешительности. Теперь он, обычно гордый и независимый, выглядел довольно жалко. То, что он пришел следом за ним и держится на порядочном расстоянии, понравилось Ариону. «Этот похлебал горе большой ложкой. Может стать хорошим человеком», — подумал он. Но привыкший обуздывать добрые порывы, так же, впрочем, как и плохие, он нарочно резко крикнул:

— Подойди, раз пришел! Я ведь тоже человек, а не волк.

Микандру, разумеется, предпочел бы сохранить дистанцию. Но он не мог оставить Иляну в то время, когда ее бранит отец. Это было бы нечестно. Он подошел. Арион посмотрел на него косо, помолчал. Потом поднялся и направился в село, жестом пригласив и их. Шли молча. Молодые не смели перекинуться словом между собой из-за отца, а Арион молчал потому, что ему нравилось молчание вообще. В конце концов отец смилостивился и спросил:

— Ты когда в армию идешь?

— Положено осенью, да получил отсрочку.

— Почему?

— Мать ходила в военкомат, упросила, чтобы оставили, я у нее один.

— Ну и что? В армии надо отслужить все равно.

— Так я же отслужу. Думаете, буду маму слушаться?

— Зря, родителей надо слушать, — отрезал Арион. — Вперед не вылезай, сзади не отставай. Позовут — иди, нет — занимайся своим делом.

— Так я же так и делаю.

Старание парня угодить ему тронуло Ариона, и ему захотелось сказать Микандру доброе слово. Однако против воли в душе опять поднялась жестокость, потопив все хорошие слова.

На холме встретились с Павлом Захария. Лоб агронома, скрытый обычно от солнца козырьком кепки, был белый, а нос облупился и покраснел. Павел спешил куда-то с ведерком в руке. Удивился:

— Откуда спозаранку?

— Из загса, — кисло пошутил Арион.

— Без шуток.

— Да запропастился ягненок с вечера, вот ходили искать.

— Нашли?

— С трудом. Паренек вот пришел на подмогу. Иленуца, я, кажется, останусь на огороде, — добавил он после короткого раздумья. — Скажи матери, пусть не ждет завтракать, поем на стане.

Арион обрадовался, что нашел, повод отстать от них. Все-таки идти им втроем не очень приятно. Спросил агронома, в какую сторону он направляется, тот ответил:

— В сад. Вчера нашел древесную моль, вот взял дихлорэтан и попробую, как действует. Эту заразу запускать никак нельзя, хуже будет.

* * *

С полвека назад из хутора Три Ягненка в Кишинев ушел худощавый подросток с котомкой на палке. Звали его Тудос Килуг. Этот выходец из захудалой деревушки, где на сто дворов имелось всего три ягненка, от которых и пошло ее название, был первым горожанином. Тудос остался сиротой и побрел искать счастье по свету. Немало испытал он на веку, много испробовал ремесел, пока наконец не приютился в кинотеатре «Одеон» сторожем. Давно постарел и вышел на пенсию Тудос. На месте «Одеона» теперь построили новый кинотеатр с тремя залами — «Бируинца». Но люди в селе до сих пор помнят Тудоса, хотя он ни разу не заглянул в него. Колхозники, приехав в город и не найдя места в гостинице, идут обычно к Тудосу. Он охотно дает ночлег, поит чаем и почти всегда задает один и тот же вопрос:

— А рожь-то, наверно, уже поспела?