Образ жизни - [73]

Шрифт
Интервал

— Может, хоть вы мне объясните, что это такое, — она достала из сумочки только что полученный ваучер и показала его Петру.

— С вами разводятся, делят имущество. Распишитесь и больше «вас тут не стояло.»

— У меня тоже было такое чувство, но я не допускала, что с нами могут так поступить. Куда мне теперь с ним?

— Переложите заботу на чужие плечи — подарите Зине в день рождения. И мы подарим.

— Это мысль. Пожалуй, я так и сделаю. Она найдёт им применение.

Дома мама сказала отцу: — Встретила Петра, он свой ваучер хочет подарить Зиночке на день рождения. Может, и мы присоединимся?

— Присоединимся, — поддержал её отец, — только всё равно не хватит.

— На что не хватит?

— Обклеить туалет, — пояснил отец. На рыбалку он теперь не ходил, целыми днями читал газеты и смотрел телевизор.

Глава 26

Для меня это рубеж — до и после. Ирина уезжала в подавленном настроении, Таня прослезилась, Пётр подбадривал провожающих:

— Веселее! Не на поминки пришли.

Эсфирь Соломоновна пожелала жить с дочерью. Сыновья её, обосновавшиеся в Хайфе, сняли для них квартиру. После хлопот первых недель, все трое начали посещать ульпан — курсы по изучению иврита. Миловидная учительница с библейским именем Рахель не говорила по-русски. Когда слушатели её не понимали, она обращалась к Петру на английском, и он переводил. Грамматика, простая и чёткая, далась легко, Таня уже щебетала понемногу, Ирина продвигалась медленно, но верно, а Пётр молчал. Он мог написать и прочитать по бумажке, в свободном общении слова не шли, теснились в уме и не просились наружу, более того, пути английской речи тоже оказались перекрытыми.


— Смотри, папа, — Таня показала отцу газету, — технологическая теплица в Кирьят-Шмоне просит присылать краткие описания проектов на иврите. Вырежу на всякий случай.

С идеей технологических теплиц Пётр был знаком. Это первое, что ему посоветовал представитель министерства абсорбции и вручил буклет. Дора уточнила: — Условия там, может, и тепличные, но, насколько мне известно, вызревают далеко не все плоды. Продать идею подчас труднее, чем осуществить, а Кирьят-Шмона не самое лучшее место для жизни — её постоянно обстреливают.

Вечером, когда они остались одни, Пётр показал объявление Ирине и спросил: — Попробуем? Вы можете жить в Хайфе, а я поработаю вахтовым методом.

— А как же твоя идеология? Где логика идеи? — прочла с пафосом: «…прилепится к жене своей и будут двое…» Поедем вместе.

— Всё ещё вилами на воде писано. Хотя, признаюсь, я уже начал думать.

— Погаси свет. В темноте лучше думается.

«Всё уже давно продумано, исполнено и проверено. Надо только правильно подать, найти формулировки, простые и чёткие» Мысли спутались, и он уснул.

Утром наследница «сопушки» обрела новое название, и родилась формула, кочевавшая впоследствии из проспекта в проспект, пока жив был проект: «Forming Device Set, the FDS Family — a compact, cost-effective set of machines for the manufacture of custom-shaped bars, tubes and wire, produced from steel, alloys and non-ferrous metals.»[27] Описание заняло меньше страницы. Когда Пётр с помощью Тани попросил Рахель перевести текст на иврит, она в сомнении покачала головой. — Возьму домой. Покажу мужу. — В переводе текст сократился наполовину. Теперь уже Пётр в сомнении качал головой. Он добавил пару небольших чертежей и отправил оба листка.

На звонок ответила Таня. — Папа, тебя. На иврите. — Пётр разобрал, что речь идёт о проекте. Его приглашают, но куда и когда? Он спросил номер телефона, поблагодарил и положил трубку. В ответ на немой вопрос жены и дочери смущённо улыбнулся. — Предлагают встретиться по поводу проекта. Больше я ничего не понял.

— Позвони Доре, — крикнула Эсфирь Соломоновна из кухни. Пётр так и сделал, продиктовал номер и остался ждать у телефона. По имени и отчеству к Доре Исаковне обращался только Пётр, даже Таня, мгновенно усвоившая местный стиль, обращалась к ней по имени.

— Звонил консультант. Отставной генерал. Считает, что у проекта есть перспектива. Встречаемся завтра в пять. Заеду за тобой. Эсфирь отдыхает? — Пётр передал трубку.

— Сочли, что у проекта есть перспектива. — Он ударил кулаком по колену. — Я заговорю когда-нибудь?! Слова заперты в голове. Я их слышу и не могу произнести. Хоть не иди к гипнотизёру!

— Это мысль. Сходи, в самом деле, — поддержала его Таня.

Ирина села рядом, обняла Петра за плечи, притянула к себе. — У тебя всегда всё получалось. Перешагни через себя. Выпусти джинна из бутылки.

Пётр опустил голову. — Как?

— Как Цицерон.

Эсфирь Соломоновна поманила Таню и увела её на кухню.


— Где мой самый прилежный ученик? — спросила Рахель. — Он здоров?

— Здоров, — коротко ответила Ирина.

— Учит иврит по методу Цицерона, — вставила Таня.

— А-а-а, Цицеро. Это интересно.

— Сам расскажет, — сказала Ирина и строго посмотрела на Таню.


Пётр встал рано, до восхода солнца. Оделся, положил в сумку словарь, бутылку с водой и тихонько, никого не разбудив, выбрался из дома. По дороге к морю он вёл нескончаемый безмолвный разговор на иврите и на английском. Молча получалось, слова послушно выстраивались в ряд, он видел их написание, произносил фразу за фразой… Хорошо тренированная зрительная память подмяла под себя слуховую и безраздельно властвовала над ней. Недавно они писали диктант. Раздавая листки, Рахель подняла его листок над головой. — Смотрите, ни одной ошибки. Браво, Пётр! — На пустынном берегу он разулся, закатал штанины, пошёл по мелководью, остановился, набрал воздух и закричал… Он шлёпал ногами по воде, выкрикивал в такт отдельные слова, короткие фразы, повторяя их снова и снова, час за часом, утверждая примат устной речи.


Рекомендуем почитать
Пьяное лето

Владимир Алексеев – представитель поколения писателей-семидесятников, издательская судьба которых сложилась печально. Этим писателям, родившимся в тяжелые сороковые годы XX века, в большинстве своем не удалось полноценно включиться в литературный процесс, которым в ту пору заправляли шестидесятники, – они вынуждены были писать «в стол». Владимир Алексеев в полной мере вкусил горечь непризнанности. Эта книга, если угодно, – восстановление исторической справедливости. Несмотря на внешнюю простоту своих рассказов, автор предстает перед читателем тонким лириком, глубоко чувствующим человеком, философом, размышляющим над главными проблемами современности.


Внутренний Голос

Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.


Огненный Эльф

Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!


Шестой Ангел. Полет к мечте. Исполнение желаний

Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…


Тебе нельзя морс!

Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)


Авария

Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.