Образ жизни - [72]

Теперь самое интересное. Утром я пошёл знакомиться с кибуцем, искал гараж и набрёл на мебельную фабрику. Папа, здесь древесина со всех концов света, всех цветов и оттенков. Сразу зачесались руки, пап, пришли, пожалуйста, инструменты для работы по дереву. Заведующий складом оказался большим любителем и знатоком древесных пород. В его маленьком кабинетике, полностью заполненном столом, компьютером и животом хозяина, одна стена увешана образцами экзотической древесины, а описание пород и прочие интересные подробности собраны из интернета на отдельном сайте. Мы вместе пошли в столовую, и за обедом он обещал поддержать мой «проект». Янтарное дерево (Орех Парагвайский) привлекло меня цветом и названием, но остановился я на чёрной ольхе, близкой нам по духу, а липе — по свойствам. И ухищрений никаких не надо — она и так светло-кофейная с розовым отливом. Тебе интересно будет узнать, что Венеция стоит на ольховых сваях, а уголь из чёрной ольхи в своё время ценился выше других при выплавке железа.

Мамочка, говорю я свободно, но запас слов ограничен кругом интересов и сферой общения. Это не тот случай, когда можно читать и набирать запас слов. Сплошные Нефертити. На слух проще и быстрей. Для многих иврит начинался с армии. Не волнуйся, неучем я не останусь. Пока присматриваюсь.

Таня, письмо твоё получил. Отвечу отдельно. Хотел, как обычно, написать «привет нашим друзьям» и задумался. Сколько себя помню, они всегда были ближе нам, чем родственники, с которыми я только сейчас начинаю по-настоящему знакомиться. Два цветка для мамы.

Обнимаю. Павел.»

В следующий свой приезд по дороге к домику Павел свернул на детскую площадку, увитую виноградом, срезал несколько листьев — нежных, светящихся на солнце, и загрубевших, больших и тёмных. На газоне перед домиком разулся, опустился на траву в тени эвкалипта, вытянулся и закрыл глаза. Лениво приподнял веки на звуки чужой речи. Две рослые белёсые девицы, покрасневшие на солнце, шли мимо, разглядывали его и смеялись. Заснул и спал до вечера.

«Здравствуй, сестричка! Отвечаю. Ни друга, ни подруги я не завёл. Друзей-приятелей много, такое впечатление, что все кругом друзья, но это, скорее всего, поверхностное впечатление. В городах я не жил, в кибуцах все свои, а в армии под одним богом ходим, не всегда милосердным. Во всяком случае, агрессивности я не замечал.

Сейчас я на отдыхе, в соседях у меня волонтёры — две беленькие девочки из Дании. Мы познакомились в бассейне, попрыгали в спортзале на дискотеке и вместе пошли домой. Они пригласили меня зайти выпить кофе, а когда я стал прощаться, предложили остаться у них на ночь. Я сделал вид, что не понял. Поспешных выводов не делай. «Другой мир — другие люди», — говорит наша мама и, как всегда, права.

Передавай привет всем, кто меня помнит. Студентке особый. Павел.»

Павел принёс из столовой большую плоскую тарелку. Разложил на ней виноградные листья, передвигал, менял их местами пока не добился желаемой композиции. Достал из сумки припасённую плотную бумагу, карандаши и принялся рисовать. После нескольких попыток блюдо из виноградных листьев приобрело форму и очертания, ещё предстояло оживить его тенями и перенести рисунок на доску. Он настрогал кучками цветные карандаши, осторожно набрал немного порошка на ватный тампон и стал накладывать тени. Этому приёму он научился у отца, когда они вместе выпускали новогоднюю газету в четвёртом или пятом классе. Подкрался вечер, лишённый сумерек, быстро темнело. Павел отложил рисунок, натянул джинсы и побежал в столовую.

Почти у самой проходной шла бойкая торговля. Вокруг грузовика, доверху гружённого ящиками с водкой, толпились люди и подходили новые. Давали две бутылки за ваучер, народ прибывал, здоровый лоб в камуфляже лениво крикнул из кабины: — Притормози, хватит одной. — Окружавшие машину люди обиженно разошлись, а из проходной шли новые, направлялись прямиком к машине, отдавали свою долю за бутылку и выбирали судьбу для себя и для своих детей.

Пётр прошёл мимо грузовика, остановился на берегу. Пруд замёрз без ветра и снега. Иногда природа устраивала короткий праздник — сковывала пруд гладким льдом, тёмным, как бутылочное стекло. По зеркальной поверхности мороз разбрасывал сверкающие звёзды, причудливые узоры искрились на солнце всеми гранями и цветами. Однажды такой день выпал на воскресенье. Мы одели коньки и небольшой компанией пробежали пруд на одном дыхании, выпили кофе из термосов и, не спеша, заскользили обратно. Больше двадцати лет минуло, а картинки живут и двигаются.

Толпа схлынула. Водку укрыли брезентом, в кабине подбивали бабки и закусывали. По льду ещё не ходили, Пётр огибал пруд и размышлял. «Ведь заранее было известно, чем всё кончится. Новая власть не хуже прежней манипулирует людьми, грубо, без малейшего уважения. Действует по завещанному рецепту — главное ввязаться, а там кривая вывезет[26], спешит как можно скорее передать «народное достояние» в частные руки, всё равно в какие, лишь бы передать. Тогда тоже спешили…» Он обогнул пруд, стал подниматься в гору. У трамвайной остановки его окликнула моя мама.