Обратная перспектива - [56]

Все засмеялись.

— Ну вот, — продолжала Галя. — Раз напугала, два напугала, а разговоры у неё в доме, да по-пьянке. А там — одна соседка забежит за солью, другая — за луковицей — и дошло до Москвы, до её кагебешника. Тот — пулей сюда. Побросал её шмотки в мешок, за порог выкинул: — Ещё, говорит, раз увижу — застрелю из этого… в общем, оружия.

— Табельного, — подсказал Сан Саныч.

— И что теперь? — спросил Карл.

— Ничего, — пожал плечами Сан Саныч. — Сидит целыми днями на Колькиной койке под худой крышей, ноги поджала — внизу крысы бегают.

— Ни хрена себе, — протянул Сашка. — Тем более надо съездить.

3

Митяй согласился сразу. Кольку он любил с детства — тот учил его всему деревенскому, учил дачного мальчика управляться с вилами да лопатой, вязать крючки, ставить сети, рассказывал о прекрасных девушках своей юности, теперь же Митяй относился к старому Кольке с досадой и вздохом, как к непутёвому дитяти.

Поехали в обед, после безуспешной рыбалки. Шишарик скакал по морозным колдобинам, тёрся кабиной и кузовом о еловые ветви. Время от времени Митяй останавливал машину и протирал рукавом крыло:

— Наливай!

— По чуть-чуть, — уточнил Сашка.

Карл бывал у Кольки лет пятнадцать назад, ел похлёбку из козлятины. Они тогда были не стары, и дело было летом, поэтому трудно было сейчас представить Колькино жильё. Да и не нашёл бы один. Впрочем, кроме Кольки, никто не зимовал в Кокарихе.

— Митяй, — с беспокойством спросил Сашка, — у него ведь есть видеоплейер?

— Есть. Я ему в позапрошлом году привёз. «Панасоник». Вот страна, — загоготал Митяй, — человек в говне по уши на старости лет, а… «Панасоник» ему подавай… А что — порнушку ему хочешь показать?

— Что-то вроде… Фильм я ему везу про него, наш с Борисычем, он же на премьеру так и не выбрался.

— Да помню. Зато всё допытывался потом: кто плакал, кто смеялся.

— И что, записывал? — спросил Карл.

— Была бы у него ручка с бумагой, — точно бы записал.

После яркого солнца в серой избе трудно было что-либо разглядеть. Наконец, проявилась скомканная постель, скомканная женщина, сидящая на ней с подвязанной щекой. Сквозь приоткрытую дверь горницы зиял проломанный пол. В углу, у телевизора, — огороженный закуток, в котором бодались козлята.

— Николай где-то здесь, по хозяйству, — неохотно и равнодушно ответила женщина.

Длинный коровник, наполовину врытый в землю, напоминал коммунальный барак в Сокольниках.

«Не может Колька без общаги, — подумал Карл. — Так и застрял в своём детстве».

Колька выбрался из чёрного проёма и замер. Потом кинулся обниматься. Лицо его было испачкано коровьим навозом.

— Саня, Карлик, — быстро перебирал словами Колька, как будто изо всех сил старался добежать. — Митяй… Как это вы, какие молодцы, а я тут ковыряюсь, смотрю, аж не верится… Я как раз Лиде говорю: сон мне снился, будто…

— Погоди, — сказал Сашка. — Может, в дом пригласишь?

— Пойдём, пойдём, сейчас на стол соберу…

Колька первым вошёл в избу.

— Лида, — сказал он с порога, — вот радость, ребята приехали… Митяй, как дорога? Ничего, проскочили?

— К тебе приехали, ты и радуйся, — морщась, сказала Лида.

— Флюс у неё, а так она ничего, — торопился Колька. — Саня, у тебя нет чего от зубной боли?

— Вот, седалгин, — Сашка, как фокусник, вынул коробочку.

Колька, наконец, угомонился, достал солёные огурцы и холодную козлятину. Выпив рюмку, он закручинился:

— Вот скажи, Карл, чего они все кричат про Гагарина: подвиг, подвиг… А в чём подвиг? Лейтенант, на службе, сам просился в отряд космонавтов, повезло ему, можно сказать, — проулыбался пару часов в иллюминаторе, как красное солнышко… «Поехали!» Гений, тоже. Пушкин Александр Сергеевич. На него вся страна вкалывала, все помогали. Так в чём подвиг. Подвиг — это когда все мешают, а ты всё равно… Мужественный какой! Да любая девка, которая сядет в самолёт, чтоб на курорт лететь, на блядки — куда мужественней…

— Охолони, Коля, — устал Карл. — Это я мужественный, слушаю тебя.

— Вот ты меня понял. Извини. Санька, что делать? — Паспорт давно надо менять, оштрафуют, гады, а мне фотографироваться — в Кимру ехать, а как ехать — всё побросать? Ведь передохнут, — он посмотрел на Лиду. — Может, выпьешь с нами?

Лида вяло отмахнулась. Сашка оглядел избу. Нужен белый фон. Колькины простыни для этого не годились. Да и темно.

— Пойдём, выйдем. Тулупчик надень, а шапку не надо.

Они вышли во двор.

— Ложись на снег, — Сашка вынул из-под свитера фотоаппарат: Колька понял, упал навзничь, раскинул руки.

— Бороду хоть пригладь. И говно с лица сотри. Так — хорошо. Внимание, птичка. Всё.

Колька вскочил, с надеждой заглянул Сашке в глаза:

— Получится, правда?

Сашка кивнул.

— Фотки я с Митяем передам. Он всё равно катается бестолку каждую неделю.

— А ты заведи хозяйство, да посади на него папеньку, да с маменькой — тоже будешь кататься, — огрызнулся Митяй.

— Николай, стрельни у товарищей сигарету, — попросила женщина.

Карл засуетился, вытряхнул сигареты на стол, оставил себе три штуки. Сашка достал нетронутую пачку. Некурящий Митяй хлопнул себя по лбу:

— Целый блок у меня валяется на полке — Славке ещё приготовил.

«Славка, — вспомнил Карл, — Гоголь просил сообщить, когда тот будет поблизости».