Оборотень - [97]

– Не беспокойся, моя дорогая. Глупые люди подозревают бедного Седли, но мы выручим его из беды.

Никто в это время не смотрел на Анну, иначе была бы замечена ее смертельная бледность и дрожь, с которой она едва могла совладать, крепко сжимая руки и стискивая зубы.

Леди Арчфильд любила своего племянника-повесу не так сильно, как ее муж, и дело это огорчало ее настолько, насколько оно касалось мужа, так что она выслушала известие с большим спокойствием, чем он. Когда все уселись вокруг камина, в полумраке, которого так ждала Анна, доктор передал свой рассказ с полной последовательностью.

– На дворе замка я застал большое общество, ожидавшее следователя из Портсмута; часовой, стоявший у входа в склеп, не хотел никого пропускать туда, несмотря на то, что некоторые и – стыдно сказать – даже дамы, предлагали ему взятку за позволение. Мне говорили, что все лежало, как было найдено. Бедный майор был тоже там, сильно надломленный и такой слабый, что должен был опираться на руку сына, «И подумать только, что я осуждал своего бедного сына, как негодяя, и молился за его возвращение на путь истинный, – говорил он, – а он лежит здесь убитый, без возможности покаяния». Тут был и ваш племянник, ничего не подозревавший, и сквайр Брока с м-р Эйер из Ботли Грендж, и м-р Виден и м-ром Ларком, и м-р Баргус и другие, кроме мэра города Портсмута и морского врача Джемса Ионга. Когда приехал следователь, свидетелей привели к присяге, и они спустились вниз для осмотра места и всего, что там было. Солдаты осветили весь склей, и он оказался весьма обширным, построенным из больших камней. Затем, так как шел сильный дождь, они отправились в большую комнату в башне и там давали свои показания. Роберт Окшот признал, что платье и часы принадлежали его брату, и сказал, что. вероятно, и прочие останки принадлежат Перегрину, но никто не решится показать под присягой, что это кости брата, а доктор Ионг шепнул мне на ухо, что если покойный действительно был такого небольшого роста. как о нем говорят, то этот скелет едва ли может быть его, потому что, по его мнению, он принадлежит весьма рослому человеку. Это, конечно, никого не поразило, потому что только медики привыкли судить по костям о размерах тела.

Я спросил его, неужели в семь лет прочие части тела могли совершенно истлеть, – на что он ответил, что ничего не может сказать об этом, так как все зависит от свойства почвы. Как бы то ни было, присяжные свидетели и следователь, по-видимому, нисколько не сомневались, а старый моряк Том Блок объявил, что бедный м-р Перегрин водил тесную дружбу с целою шайкой отчаянных молодцов, и что склеп был хорошо им известен задолго до того, как был заделан. Затем спросили, кто последний видел Перегрина, и Роберт Окшот передал, что расстался с ним на иллюминации и никогда больше не видел его. Я полагаю, все и кончилось бы постановлением о предумышленном убийстве одним или несколькими неизвестными лицами, но Роберту Окшоту вздумалось сказать: «Я готов дать сто фунтов, чтобы узнать, кто был этот негодяй». Тогда поднялся Джорж Ракетон и сказал: «С позволения вашей милости, я могу рассказать кое-что». Следователь привел его к присяге, и он дал показание, что видел м-ра Перегрина идущим к замку около четырех часов утра после огней, когда он сам только что вставал, чтобы идти на покос. – Но это еще не все: ты помнишь, Анна, что дом его отца стоит по дороге к Портсмуту; так он припомнил, как ты вбежала туда испуганная накануне, когда я молился с его больной матерью, и позвала меня, чтобы я прекратил ссору между Перегрином и Седли.

– Меня заставили встать и рассказать про грубое поведение Седли по отношению к тебе, дитя мое.

– Что такое было? – спросила леди Арчфильд.

– Старая история, миледи. Молодой офицер нахально пытался поцеловать девушку, которую встретил на дороге. Я сомневался даже, знал ли он тогда, что это моя племянница. В это время Перегрин проходил мимо, вступился за нее, и шпаги были обнажены. Я не мог отрицать ни этого, ни того, что молодые люди враждебно относились друг к другу; затем молодой Брокас, который оставался дольше нас в Портсдадне, припомнил, что слышал перебранку между ними и тогда же подумал, что дело кончится поединком. Старый Спор вспомнил, что рано утром видел м-ра Седли и другого офицера на дороге в Портсмут. Дженни Лейт припомнила, что тогда косили сено на дворе замка, и когда пришли косцы, она сгребала сено и напала на одно место, где было как будто кровяное пятно; она показала его другим, но ей сказали, что здесь, вероятно, убили кролика или зайца, и что она лучше всего сделает, если оставит эго без внимания. Вероятно все боялись впутаться в какую-нибудь драку между контрабандистами. Во время этого рассказа все искоса посматривали на м-ра Седли; следователь спросил его, хочет ли он что-нибудь сказать. Он отвечал довольно смело, признался, что поссорился с Перегрином Окшотом и расстался с ним в тот вечер в таком настроении, которое могло иметь последствием только поединок. Он написал вызов в тот же день и послал его со своим приятелем, лейтенантом Энсли, но так как он боялся, что майор Окшот помешает вручению вызова, то сказал Энсли, чтобы он постарался увидеться с Перегрином вне дома и уговориться с ним о встрече на холме, где, как известно, офицеры гарнизона всегда устраивают свои поединки. Седли сам прошел часть дороги вместе со своим приятелем, но никто из них не видал Перегрина и ничего о нем не слыхал. Он утверждал это, но когда его спросили, кто может засвидетельствовать справедливость его слов, он сказал, что Энсли, единственное лицо, которое могло бы доказать его отсутствие, убит при Ландене, но прибавил, уже грубо, своим обыкновенным грубым тоном, что просто нелепо обвинять его в убийстве; какое отношение может иметь джентльмен к убийствам и грабежам, да он и не верит, что эти кости принадлежат Перри Окшоту.