Оборотень - [95]

– Я непременно пойду, – сказала Марта Окшот, которая казалась выносливой и относилась к этому вопросу гораздо серьезнее, чем ее муж, а может быть, и сомневалась, будет ли следствие произведено без нее как следует.

Анна была в ужасном страхе и чувствовала, что ей делается дурно при мысли о том, что она может увидеть; но беспокойство ее было слишком велико, чтобы остаться. Мистрис Феллоус извинилась, что дети не позволяют ей сопровождать общество.

Анна никогда не могла без трепета входить во двор старого замка, обычное, любимое место игр ее детства, полное воспоминаний о Чарльзе и Люси, заключавшее, между прочим, и кладбище, на котором покоилась ее мать. Она шла точно во сне, радуясь, что ее оставляют одну, м-р Феллоус вел под руку мистрис Окшот, а Роберт с жаром объяснял д-ру Вудфорду, что он взялся за это дело только для того, чтобы успокоить свою жену, так как нельзя же не питать снисхождения к женским капризам. Хотя, по правде сказать, эта высокая, крепкая и решительная особа, шедшая впереди, по-видимому, была подвержена нервным припадкам и капризам меньше, чем какая-либо другая женщина. По ее требованию муж ее явился сюда и, благодаря ее же настойчивости, дело не было брошено, когда капитан, осмотрев плотный дерн, постучав ногой по единственному камню, имеющемуся на виду и смяв пучок крапивы, растущей подле, объявил, что вход заделан так крепко, что бесполезно рыть далее. Она же попросила позволения предложить четырем солдатам по полкроне, если они откроют склеп, и по гинее, если они отыщут там что-нибудь. Капитану ничего не оставалось, как согласиться, хотя с презрительной улыбкой, и работа началась. Он ходил взад и вперед с Робертом, разделяя его надежду, что желание леди будет удовлетворено еще до обеда. Оба духовных лица также прогуливались вместе, рассуждая, по своему обыкновению, о значении веры в привидения. Обе женщины следили, затаив дыхание, за тем, как выбрасывались кирпичи, которыми было заложено отверстие, пока темное углубление не осветилось наружным светом. Когда отверстие расширилось, то совершенно неожиданно оказалось, что в склеп ведут несколько каменных ступеней, а там где они сломаны, начинаемся грубая деревянная лестница.

Принесли фонарь из караульной замка, попробовали прочность лестницы и один из солдат спустился вниз; склеп оказался вовсе не так глубок, как эго вообще предполагали, и скоро солдат крикнул, что он достиг уже дна. Другой солдат последовал за ним, и немедленно послышался радостный крик. Очевидно, что-то нашли! – Вероятно, старую заржавленную цепь, – пробормотал Роберт; но его жена вскрикнула. Оказалось, что нашли шпагу в ножнах, пояс сгнил, рукоятка потускнела, но она была серебряная.

Мистрис Окшот схватила шпагу, стерла пыль с рукоятки и обнаружила блестящий желтый янтарь, на который она безмолвно указала; продолжая теперь носовым платком, она открыла серебряную бляху на ножнах, а на ней дуб, составлявший семейный герб, и переплетенные буквы П. О. Слезы стояли у нее в глазах, она молчала Анна бледная, трепещущая, никем не замеченная, опустилась на камень.

Роберт Окшот, наконец, убедившийся, поспешил спуститься и сам. Шпага была спрятана в углублении под остатками разрушенной лестницы. Оттуда же извлекли покрытые плесенью остатки широкой шляпы с пером, от которого сохранился один стержень, бывшее когда-то верхнее платье и теперь носило следы крови, которою оно было насквозь пропитано; кровяные пятна были видны и на часах и на мозаичной табакерке. Вот и все; не было ни кошелька, ни другой одежды, хотя, судя по состоянию верхнего платья, можно было предположить, что все эти вещи были истреблены крысами и мышами. Нашелся еще обрывок носового платка с вензелем, показывая его Анне со слезами на глазах, мистрис Окшот сказала:

– Посмотрите! Эго я вышивала, хотя он ничего не знал об этом. Нет! Он не любил меня! но когда-нибудь я добилась бы его любви; я была бы очень добра к нему. Бедняжка, сколько времени ему пришлось пролежать здесь.

Пролежать здесь, но где же он сам? Нельзя найти никаких признаков трупа, хотя все джентльмены спускались в склеп один за другим; даже мистрис Окшот хотела последовать за ними и остановилась только благодаря настоятельным просьбам мужа и его обещанию принять на себя лично наблюдение за тщательными розысками под землею, чтобы узнать, не был ли труп зарыт там.

Анна была так изумлена и поражена, что едва владела собою и готова была присоединиться к мнению епископа Кэна, что Перегрин жив, хотя этому противоречило явление в Дуэ, свидетельницей которого она была не одна.

Мистрис Феллоус прислала просить к обеду, и мужчины охотно последовали на ее приглашение, и дамам ничего не оставалось, как идти с ними, тем более, что и солдаты отказывались работать, не подкрепившись обедом. Ни мистрис Окшот, ни Анна не могли есть, но Анна была рада, что любезное приглашение хозяйки прерывало разговоры о сделанных открытиях; в особенности страшил ее вывод, к которому все пришли, что присутствие часов и табакерки исключает всякую мысль о грабеже, хотя кошелек и перстень не найдены.