Обо всём - [4]

А там уже братия и сёстры с пеной у рта делились впечатлениями от услышанного во время службы. И кто-то уже у кого-то выяснил, что басом этим страхущим поёт тётька. Во святом крещении Людмила, людьми же окрещённая Контрабасихой. И описывают эту тётьку. В подробностях. Да в таких, что ни Иоанну Богослову, ни тем более Данте и не снилось. Куда уж им супротив молвы народной. Дети.

Всё. Пазл сложился. Я! Я одна её видела! Воочию. В метре от колгот! (Не совпадали только бас и та колоратура, в которой тётка истово молилась, да разве ж это важно?) Я поднабрала воздуха в лёгкие и перекрыла многоголосый хор диким криком: «А я её видела!»

Дама, одарённая сверх меры Господом Богом такими мощными физиологическими возможностями, естественно, не могла просто только громко и гулко петь в народе на службах, вы же понимаете. И, как у любого весомого, в его понимании человека, у Людки была миссия. У миссии этой было два радикальных направления.

Первое — Людмила была местным пророком. Настоящим библейским пророком, коих Господь Израилю не давал со времён Малахии, а Томску — сжалился и дал. Второе — юродство в чистейшем виде, такое «василиеблаженное», с плачем на паперти, отобранной копеечкой и прочей святой атрибутикой. Две, совершенно полярных ипостаси очень гармонично уживались в этой могучей женщине. И всё это было подкреплено документами из очень серьёзной по тем временам организации, в которых чёрным по белому был прописан диагноз — шизофрения. Согласитесь, сильное подспорье в блаженном пророческом делании.

Пророкам, равно как и блаженным — нужна аудитория. Зрители. Толпа. Соборные прихожане и священство знали Людмилу как облупленную, и уже очень вяло, если не сказать, — безучастно, реагировали на её благие вести. А тут свежая кровь — семинаристы! Для пророчеств — самые, что ни на есть подходящие граждане. И Контрабасиха развернулась! Такого шанса ни один приличный пророк не упустил бы.

Во дни великих божественных праздников на Людку снисходило озарение и она являлась в храм в особо торжественном состоянии. За литургией, как правило, уже не пела, набираясь сил для проповеди, а просто тихо плакала на «Херувимской» и «Тебе поем». По её масштабному лицу, родной сестры истуканов с острова Пасхи, текли слёзы-валуны и скатывались на камею, а потом разливались по груди-органу. В этот день она ни с кем не здоровалась, и все уже понимали — да, сегодня двор церковный содрогнётся.

И как только заканчивалась служба, Людмила, чеканя шаг мужчинскими ботами, авианосцем выплывала на паперть. Распинывала 45-м размером зазевавшихся нищих и всё… Не было больше Контрабасихи. На паперти, над всеми, над миром, над праведниками и грешниками, как ядерный гриб вырастал Пророк. Ни Илия-громовержец, ни Елисей, ученик его с медведем лютым, ни Иона со своим китом и не Енох не могли сравниться с Людкой. Она была всеми ими и даже немножко больше. Раскатистым басом она адресно обличала каждого служителя храма, начиная с настоятеля и заканчивая уборщицами.

Она знала всё — кто сколько денег взял из церковной кассы и на какие нужды, кто выпил кагору за праздничным столом больше определённой меры, кто впал в грех блуда (эта тема муссировалась особенно тщательно) и кто и за сколько купил себе новую машину и теперь прячет её на даче. Потом, следом за священством, шла бухгалтерия. Сначала пожилым бухгалтершам напоминались грехи молодости. Кто, где и с кем. Потом всплывали финансовые вопросы — кто, где и сколько украл. В толпу летели цифры, фамилии и выписки из трудовых книжек. Апофеозом, на клокочущих баритоновых обертонах, шли номера партбилетов всего счётного бюро. Не щадила никого. Но в этом и вся суть приличного пророка — вскрытие язв общества.

Но самый страшный, на трёх фортиссимо, гнев, изливался на работников трапезной. Каждый грамм песку сахарного, каждая капля постного масла была у пророка на учёте. И в чей рот это попало — тоже. В качестве примера тотального воровства, Людка ловко выхватывала из толпы тщедушную Риткину тушку и трясла её костями перед носом поварихи Надечки (в моменты проповедей Людмила всех называла уменьшительно-ласкательными именами).

— Надечка!!! Посмотри, Надечка, до чего ты довела чужих детей и посмотри до чего ты довела свой зад! Чужие дети страшные и тощие от голода, как старые собаки, а на твоей заднице, Надечка, уже все казённые халаты полопались! Кайся, Надечка, кайся, пока за тобой не пришёл прокурор и не вытащил из твоей кладовки осетра, два мешка муки (дальше шёл весь список) и следом тебя за волосы!!!

Последними, на затухающем диминуэндо, в списке не имеющих надежды на спасение, шли соборные хористы во главе с регентом матерью Раисой. Им в вину, так же как и всем, в первую очередь вменялось полное безбожие, потом слишком большие зарплаты и курение на шестопсалмии. «Диаволу фимиам ртом воскуряете! Потом этим ртом осанну поёте! Ваалы, Кришны вы! Гореть вам в вечном огне!»

Набатом звучал её голос, перекрывая колокольный перезвон, казалось, вот-вот с небес слетит огненная колесница и сам пророк Илия подхватит Контрабасиху, и вознесётся она в горние обители, где нет ни печали, ни воздыхания, оставив тут нас гнить во грехах.