Ульяну Меньшикову в Интернете давно и с большим удовольствием читают тысячи людей — её добрые рассказы о юности, любви и о её прекрасной работе, службе в церкви (а Ульяна — регент церковного хора) привлекают и очаровывают мгновенно. Мудрый и чуткий автор рассказывает своим читателям самые разные истории — грустные и смешные, но все они, захватывающие и изложенные лёгким языком, поражают внимательностью, точностью оценок и большой, настоящей любовью: к жизни, к людям и к музыке.
Персонажи у Ульяны разные — комичная влюблённая тётка из бухгалтерии, трогательный парень, принуждаемый аферисткой к свадьбе, ироничный батюшка, видящий насквозь всех своих подопечных. Все они попадают в самые разные истории, но все с блеском выходят из всех перипетий, подавая пример жизнерадостности и веры в собственные силы. Но самое приятное в рассказах Ульяны, это узнаваемость её героев — это наши с вами друзья и соседи, начальники и подчинённые, дети и родители, это мы сами. И рассказывая о них, Ульяна рассказывает о нашей жизни. Она словно ставит перед читателем зеркало. Но зеркало, подсвеченное солнцем, смотреть в которое одно удовольствие.
Я очень рада держать в руках первую (и очень надеюсь, что не последнюю) книгу Ульяны. Думаю, что вы получите от её рассказов такое же удовольствие, которое получаю и я.
Виктория Лозовская, кандидат искусствоведения
За без малого четверть века моего «великого» стояния на клиросе уж кто только меня не обличал и кто только не давал советов, как выглядеть, как жить и как меня надо гнать из церкви за весёлый нрав и острый язык. И, замечу, всё это были люди, сплошь неустроенные и какие-то жизнью замученные. Похожие на пыль с дальней полки. И все как один — грустные.
За долгие годы наблюдений за православным людом скажу одно — мы чётко делимся всего лишь на две категории — радостные и безрадостные. А иллюстрацией к этим понятиям расскажу одну историю.
Уже учась в консерваториях, пела я в большущем архиерейском хоре при самом главном соборе города. Хор был большой, не чета нынешним, по ведомости человек 40 числилось. А управляла этим хором матушка одного из священников. Как водится, с очень скромным музыкальным образованием, но очень верующая и хорошо разбирающаяся в религиозных состояниях.
Музыкальной терминологией она не владела абсолютно и общалась с хором, апеллируя всего лишь двумя понятиями: «вы поёте красивую музыку» или «некрасивую музыку вы поёте». Всё просто, доступно и без изысков.
И вот на одной репетиции перед неделей Торжества Православия (это где анафему раз в году поют всем негодникам) репетировали мы «Тебе Бога хвалим» Димитрия нашего, Бортнянского.
Произведение пафосное, мажорное и длинное, крупная форма, короче. Пели мы его пели, вроде бы и неплохо. Но по выражению лица матери Татьяны все понимали, что что-то вот тут не то. Недостаточно красиво мы музыку поём, негодяи. Прогоняв нас раз десять от начала и до конца, она соизволила сообщить хору, что мы делаем не так.
А надо сказать, внешность, характер и вообще в целом личность матушки были (да и до сих пор есть, дай Бог ей здоровья) весьма колоритными. Про всё рассказывать долго, остановлюсь на двух деталях.
Она по тем временам вместо платка носила на голове огромные шифоновые банты на заколке (к каждому празднику определённого цвета) и не выговаривала половину алфавита.
И вот сидим мы перед ней, все 40 человек, и не можем понять, что ей от нас нужно, поём-то вроде всё правильно. А мать сидит перед нами и прямо вся трусится вместе со своим шифоновым бантом. Злится на нас.
Мы уже взмолились, мол, объясните нам своим доступным языком, чего мы не так делаем!
Матушка обвела нас всех, нехристей, змеиным взглядом и злобно прошипела: «Запомните раз и навсегда! Прлявославие — это рлядостная веря!!! Рлядостная! И петь надо рлядостно, как будто вы сейчас умрлёте!»
Вопросов после этого мы больше не имели и пели настолько «рлядостно», что чуть сами в пляс не пускались.
Поэтому всем, кто хочет научить меня грустно веровать и ещё более грустно писать о моих церковных буднях, я говорю: Православие — это радостная вера! Запомните это раз и навсегда, а не то, что вы там себе придумали, замотавшись в серые тряпки и посыпав всю округу пеплом.
И переубедить меня невозможно, ибо лучшего богослова, чем наша матушка-регент, я не встречала.
В моей медицинском карте на первой странице вклеен диплом об окончании духовной семинарии. На всякий случай, чтобы у врачей не было ко мне вопросов. И у всех остальных тоже. Поступила я туда аккурат после школы, в 91-м году. Русская церковь только открыла свои двери всем страждущим и потихоньку выбиралась из-под оков ЦК. С семинариями было не просто туго, а вообще никак не было. А кадры были нужны, храмы и монастыри отдавали оптом и они нуждались и в служащих, и в поющих.
В архивах пылились документы, что, мол, до революции по такому-то адресу в славном городе N* находилось здание такой-то семинарии или духовного училища. И всё, больше никакой информации. А приказ об открытии этих богоугодных заведений был. Из самой патриархии. А это покруче, чем армейский приказ. Не обсуждается — и точка.
