Обманы - [17]

— Добро пожаловать в мой уютный дом, — сказал печально Гарт. — Если бы я знал заранее, что будет, то не позволил бы тебе прийти сюда. Но давай быстренько все посмотрим, а потом уйдем отсюда.

— Я никогда не видела демонстраций. В Брин-Море так спокойно…

— А у нас это происходит регулярно, это часть нашей университетской жизни. — Он открыл дверь. — Проходи в мою «гостиную».

Лаборатория была частично перегорожена высокими стальными шкафами. Когда они вошли, Гарт отстал, чтобы посмотреть, как будет реагировать Стефания. Поначалу она была озадачена, потом разочарована, потом заинтригована. Это была странная комната. Там не было сверкающего оборудования, пробирок и колб, в которых бы бурлила жидкость, не было даже микроскопа. Вместо этого на длинном, покрытом кафелем столе были вещи, напоминавшие детские игрушки: конструкции из палочек, проволочек, комочков пластилина, пружинок и бумаги всевозможных форм, размеров и цветов. Стоявшие на полу коробки были наполнены тем же материалом, стены были покрыты фотографиями, изображавшими конструкции, большая классная доска, затертая до серости, также была покрыта изображениями разных конструкций. В углу — письменный стол, на нем — пишущая машинка, которую с трудом можно было разглядеть под грудой бумаг и книг. Гарт усмехнулся:

— Я здесь известен как мужчина, играющий в детские игрушки.

— Не удивляюсь, — сказала Стефания. — Гарт, что это такое?

Он обвел рукой комнату:

— Мои модели. Произведения искусства. Каждое сотворено руками…

— Гарт. Будь серьезнее.

— Знаешь ли, я не шучу. Это — мои произведения искусства.

— Объясни. Он улыбнулся, глядя на ее серьезное лицо.

— Каждая модель представляет собой различные виды молекул. Шарики, атомы, палочки — силы, которые их удерживают в различных положениях. Ты знаешь, что собой представляют молекулы? Она кивнула:

— У нас тоже были такие модели в Швейцарии.

— Извини, я говорю слишком примитивно?

— Да, хотя я действительно не так много знаю.

— Вот. — Он подошел к классной доске, стал рисовать и говорить: — Клетка, а внутри ядро… Вот это ленточки-хромосомы, "деланные из длинных ниток отдельных молекул. — Он отошел, чтобы взять в руки модель, но в это время раздался рев толпы внизу, и он раздраженно посмотрел на окно. — Мы можем сюда вернуться в другое время.

— Нет, расскажи сейчас. — Она почувствовала близость к нему в молчаливой лаборатории. Вне дома была опасность, а здесь, с Гартом, она чувствовала себя спокойно.

— Хорошо, но коротко. Молекула, которая делает хромосомы, называется ДНК. Вот ее модель. Нечто вроде лестницы, скрученной в штопор. ДНК — молекула, которая контролирует наследственность. Вот — чертеж, разного рода ступеньки на лестнице, организованные в особый путь, который формирует код с информацией, необходимой для дублирования жизни. Вот к чему я пришел. Я стараюсь понять, как эта молекула устроена.

— А когда ты это поймешь?

— Тогда я смогу научиться чинить ее, если она повреждена. — Он положил модель ДНК на скамью. — Дети рождаются сейчас с болезнями, которые мы не можем лечить, потому что в лесенке их ДНК что-то становится не так с одной и более ступеньками. Если мы узнаем, как…

Он прервал свою речь. Крики стали громче. В мегафоне раздался голос девушки.

— Все не так просто, но поговорим в другой раз. Когда они уходили, Стефания взглянула на другую сторону лаборатории. Там было все более знакомо: микроскопы, колбы, мензурки, шприцы, реторта. На другой стене рядом с большим окном дюжина белых мышек сидели в маленьких клетках. Посмотрев через ее плечо, Гарт сказал:

— Мы с Биллом обмениваемся информацией. Он работает над наследственными заболеваниями у мышей.

Стефания улыбнулась.

— Игрушечные конструкции и ручные мышки. Современная наука… — Она вдруг вскрикнула, грохнул взрыв, и осколки стекла посыпались ей на ноги.

Гарт чертыхнулся.

— Не разговаривай, — сказал он грубо, — постарайся не дышать.

— А что? — спросила она. Но его рука зажала ей лицо, он потащил ее в коридор, а потом наверх по лестнице. Вдруг она почувствовала себя очень плохо, глаза жгло, слезы потекли по обожженным векам, и грудь стало давить от спазмов, горло горело.

Затем был холодный воздух и солнечный свет на ее лице. И сильная рука Гарта, поддерживающая ее.

— Я плачу и не могу остановиться, — сказала она. — Не могу открыть глаза.

Он погладил ее.

— Все будет в порядке, — произнес он через несколько минут. — Это всего лишь слезоточивый газ.

— Всего лишь…

— Никакого особого вреда. Подожди минуту. Я принесу немного воды.

— Где мы?

— На крыше. Отойди чуть-чуть назад. Жжение продолжалось, но через десять минут Стефания смогла открыть глаза и посмотреть через парапет на полицию, загонявшую кашлявших и плачущих студентов в фургоны.

— Почему полиция бросила это в нас?

— Не в нас. Просто кто-то промахнулся. Будем надеяться, что со временем они приобретут сноровку. Стефания, я должен вернуться и закрыть чем-нибудь разбитое окно. Подождешь здесь?

— Я пойду с тобой.

Но в лаборатории она испугалась. Лицо Гарта стало красным, вены на шее вздулись.

— Ублюдки, — прохрипел он. — Проклятые ублюдки. Стефания посмотрела туда же, куда смотрел он, — на место, где раньше были проволочные клеточки. Совсем недавно она посмеивалась над бегавшими мышами, теперь они лежали мертвые, и ветерок из разбитого окна шевелил их мех.