Все двери, ведущие из комнаты, оказались заперты; а из книг на полке мне не удалось найти ни одну, написанную на более-менее знакомом языке. Это пугало меня больше всего — где я оказалась? Как меня умудрились за какую-то пару-тройку часов увезти так далеко? И, главное, — зачем?
Мужик не возвращался уже битый час.
Я сидела на краешке огромной кровати, упершись локтями в свои колени и зарывшись пальцами в волосы. Нужно было срочно выяснить, где я и сколько времени, после чего быстро драпать в Самару (а я явно не в ней), иначе шеф мне голову снимет. Или уже снял — мысленно.
И ведь за меня никто никогда не заплатит выкуп, не будет сокрушаться по телевизору о жертве похитителей — сейчас просто некому интересоваться моей судьбой. Разве что шеф — но для того я существую только в качестве тени, очень полезной, но все же тени, на которую не стоит обращать внимания.
Но зачем? Кому могла понадобиться, не побоимся этого слова, секретутка? На этот вопрос я ответить никак не могла. Для работорговли и продажи на органы вполне могли подыскать кого-нибудь поздоровее… зачем?
— Ну и черт с ними со всеми! — постановила я. Меня посетила простая такая идея — взять чего-нибудь потверже и потяжелее да вынести одну из дверей, ибо нефиг запирать ни в чем не повинных девушек в четырех стенах.
Я встала с постели, оценивающе приглядываясь к металлическим опорам балдахина, и именно этот момент люстра и выбрала, чтобы сверзиться прямиком на кровать, рассыпая вокруг радостно сверкающие хрустальные осколки. Балдахин накренился, натужно заскрипев, а потом просто упал, неприятно бухнув и подняв облако пыли.
Я шарахнулась назад, не отводя взгляда от остатков кровати, сама не своя от мысли, что могла под ними оказаться; незамедлительно наступила босой пяткой на острый осколок, испуганно взвыла, поджав пострадавшую ногу, и тут как нельзя вовремя из появившегося посреди комнаты черного пятна выпрыгнул пресловутый мужик. По-прежнему без обуви.
Наш потрясающий дуэт нецензурным эхом отправился путешествовать по темным углам, а спокойно вышедшая вслед за мужиком девушка наградила нас скептическим взглядом, брезгливо поморщившись, и я наконец заткнулась — правда, больше из-за удивления, нежели от того, что сообразила достать из ступни осколок.
Потому что передо мной стояла точная моя копия.
Пальцы сводило от напряжения: я сидела, судорожно вцепившись в ремни безопасности и поджав под сиденье ноги, и старательно смотрела на ровный лист металлического покрытия перед собой — по нему в глубокой задумчивости разгуливали серовато-белые блики, иногда выдававшие погрешности обработки поверхности, зато порой можно было разглядеть отражения целых созвездий.
Все что угодно, только не смотреть вниз.
Там, под тонким слоем механизмов, скрытых между двух металлических пластин, открывалась душевно распростертая бездна, в которую можно было бы падать несколько бесконечных минут — чтобы непременно встретиться с землей, только вот не при самых приятных обстоятельствах: непонятное устройство каким-то чудом держало меня и мою копию на высоте трех-четырех километров. Только и радости, что облачный слой загораживал большую часть обзора: никаких защитных ограждений у металлической пластины не наблюдалось: чуть скошенный к центру пол да колышущееся за краем серовато-белое марево облаков.
До сих пор мы более-менее успешно общались при помощи жестов и примитивных рисунков: моя копия тоже не говорила ни по-английски, ни по-русски, однако смогла худо-бедно объяснить, что может отвести меня к человеку, с которым можно нормально изъясняться. Но вот какого черта я тут делаю, что это были за черные пятна, почему она выглядит точно так же, как и я — вплоть до манеры нервно ломать до хруста пальцы — я так и не узнала. Не то чтобы копия не пыталась мне все это рассказать, — просто жесты все-таки не всеобъемлющи.
Поэтому я отчаянно трусила, вжавшись в кресло и не смея даже вздохнуть лишний раз, — а она мирно сидела рядом, с отсутствующим видом поглядывая за борт, как будто ее эта реальность вообще не касалась, зато воооон то облачное завихрение представляло немалый интерес. Заговорить не получалось уже просто потому, что я безумно боялась отпустить ремни — хоть и не могла объяснить, что же в них такого успокаивающего.
С детства боюсь высоты. Просто боюсь.
Мы приземлились на огромной серой площади, посреди которой ни к селу ни к городу торчала вздыбившая плиты башня, с определенного угла здорово смахивающая на человеческую руку, сложенную из кирпичиков, — создавалось впечатление, будто из-под земли когда-то попытался вырваться гигантский каменный голем, да вот только застрял, еле вытащив верхнюю конечность. С трех боков к площади лепились двухэтажные домики с мирно светящимися окошками и трогательно раздвинутыми занавесочками, между которыми неизменно обнаруживался либо горшок с цветами, либо кот, либо комбинации того и другого в разнообразных количествах; с четвертого же…
В первое мгновение я едва сдержала фирменную акустическую атаку (действующую на мою копию так же эффективно, как и на мужика с галстуком-бабочкой): мне почудилось, что на меня падает скала. Потом пришло запоздалое осознание, что скалы, как правило, бывают более темного оттенка и обладают худо-бедной, но все же растительностью, еще их обычно не украшают арками и барельефами, а кроме того, горы определенно охраняют менее тщательно.
