Обломок Вавилонской башни - [3]

Вслед за ним по очереди сплевывают на Чихорию все нападавшие, затем подходят к авоське, пинают ее ногами, слышат звон, достают банки и бьют их об асфальт. Завершив свою трудную работу, юные победители растворяются в темноте.

Чихория долго лежит без сознания. Потом выныривает из обморока. Прислушивается к голосам своего измочаленного тела.

Это гул гибнущего Вавилона. "Подъем!" — лениво командует себе Георгий и начинает медленно, по частям, сгруппировывать свой рассыпанный организм, словно детский конструктор. Встает, пошатываясь. Ищет сбитую в бою фуражку. Натыкается на разбитые хрустящие осколки стекла и раздавленные грязными молодыми копытами котлеты. Скрипит зубами. Кровь начинает бурлить в его помятом теле. Взгляд мутнеет от наплывших слез. Находит фуражку, липкую от грязи. Оглядывается вокруг, пытаясь определить, где находится и куда идти дальше, и медленно, с клокочущим сердцем под заплеванной шинелью хромает к военному городку, который тускло светится впереди. Внутри Георгия разливается желчь мести.

Чихория бредет в медицинский батальон. Солдат на контрольнопропускном пункте долгим взглядом провожает измазанного грязью и кровью офицера, не спросив документы и цель прибытия. Дежурная молоденькая медсестра вскакивает из-за стола:

— Божечки, что с вами?! Подождите минуточку, я сейчас врача позову, — и вылетает в коридор. Георгий стоит посреди кабинета, стараясь расстегнуть пуговицы шинели непослушными разбитыми руками. Они трясутся, искромсанная кожа воспламеняется. У Чихории горит лицо, огонь злобы бушует в голове, обида сдавливает горло. Он ищет зеркало и находит его за спиной, возле двери.

Свое отражение не кажется ему таким жутким, как он предполагал после удивленных взглядов солдата с КПП и дежурной медсестры. Конечно, шинель и фуражка безнадежно грязные. Ссадины на щеках и скулах, засохшая кровь под носом, опухшая верхняя губа… Завтра все это будет выглядеть страшнее.

Георгий обнажает зубы. Зубы, красивые и белые, пока не выдают привычку хозяина к курению. Чихория без страха открывает ими бутылки. Но внутренняя часть одного коренного зуба откололась от удара, и язык теперь цепляется за острый край скола.

Тонкий, с горбинкой, унаследованный от отца грузинский нос чуть сдвинут со своей оси. Георгий ощупывает двумя пальцами хрящи. Похрустывает. Ясно — сломали. Но, в общем, лицо не изуродовано. Все раны в конце концов сойдут. А что нос кривой – так с лица воду не пить. И без кривизны нос выдавал национальное происхождение своего хозяина. "Чего стыдиться? — думает Чихория. — Кривой нос, как и шрамы, украшают мужчину…".

— Ну, где тут раненый? — с шумом распахнув дверь, в приемный покой врывается дежурный врач в белом халате, за ним – медсестра.

Георгий оборачивается. Коренастый, с широкими азиатскими скулами и сросшимися бровями, врач оглядывает Чихорию с головы до ног.

— Что случилось? — он держит руки в карманах халата.

— Из города возвращался. Пацаны лет семнадцати, с ингушского поселка, толпой налетели. Недалеко отсюда — в "мертвой зоне".

— Просто так, ни за что?

— Просто так.

— Вот сволочи. Пора этих ингушских сопляков стрелять. Как считаешь?..

Георгий молчит. Злоба и обида есть, но стрелять Чихории не хочется. Эти пацаны одинаковы и у ингушей, и у осетин, и у русских, думает он.

— Раздевайся, и в процедурную! — приказывает врач и поворачивается к сестре: — Помоги ему.

Георгий снимает шинель. Левой рукой двигать больно, в боку что-то колет, он осторожничает.

— У вас тут кровь и проволока торчит какая-то, — девушка трогает пальцами продырявленную ткань. — Раздевайтесь полностью до пояса…

— Заостренная велосипедная спица, — врач говорит резко и громко. — Видно, воткнули сзади, прокололи шинель и китель, мышцу спины пробили, а затем вытащить не смогли и сломали. Или ты сам крутанулся в момент удара и сломал. Может быть заражение, — кисти у врача волосатые, пальцы короткие и сильные.

По коже Георгия бегут мурашки. Сидеть голому до пояса в процедурной холодно. Октябрь заканчивается, но отопительный сезон еще не начался.

— Могли убить, сволочи. Я этих ингушат знаю еще по Казахстану, — декламирует врач. — Такой спицей человека запросто насквозь можно прошить. Моя бы воля, ввел бы вооруженное патрулирование и разрешил бы расстреливать на месте таких гадов. Как считаешь?

Георгий молчит, щупая языком острый край разбитого зуба. Он думает подговорить офицеров и устроить засаду на обидчиков.

Лучше брать их "на живца": кто-то один гуляет в "мертвой зоне" и вызывает огонь на себя. А затем, когда нарисуются ингушские дьяволята, появится и "летучий офицерский отряд". Дело верное.

— Ты уже четвертый за эту неделю, — продолжает говорить врач. — Налетают толпой и бьют просто так: то ли для забавы, то ли чтоб унизить офицера. При этом ничего не забирают — ни денег, ни документов. Может, оружие хотят заполучить?.. У тебя все в целости? Проверял?

— Проверял, — Георгий поеживается. — Ничего не взяли. Жалко только сумку с продуктами. Родители кое-какую провизию передали. А то жить не на что. Не платят третий месяц.

— Никому не платят. Сам лапу сосу второй месяц. Пора забастовку устраивать. Как считаешь? — спрашивает, не требуя ответа, решительный врач.