Облдрама - [76]

— Пойми, то, что ты показал сегодня, может быть и талантливо, но сыро и…

— Зато от сердца и искренне. Я, когда пришел на первую репетицию, просто не поверил глазам. Думаю: ведь Облдрама. Мне показалось, что в спектакль собрали самых никудышных актеров… Теперь же, представь себе, этого я уже не заметил бы. Это и есть ваша реальность? По всему, что я здесь вижу — это не мойтеатр. Здесь что-то играют, ломаются, изображают, и так редко звучит живое слово. Если говорить о нагрузках на голосовые связки, на слёзные железы, на лицевые мускулы, измерять в децибелах диалоги — все работают добросовестно, даже сверх того. Но если учитывать, сколько живой души прорвалось к зрителям…

— Они не виноваты.

— Конечно, никто нарочно не играет плохо. Им так позволяют. Я понимаю, у них отбили всякую охоту к самостоятельной работе. Многие из них уже в возрасте, им неприятно, когда их унижают хамскими замечаниями. И всё-таки они артисты, хоть об этом давно забыли. Сколько бы ни говорили, что артист орудие режиссёра, глупое, тщеславное — он живой человек, он не марионетка. Себé можно всё объяснить и не заморачиваться — как идёт, так пусть и идёт. На кой черт за всех отвечать. Я выкладываюсь в своей роли от и до — и баста. Инициатива наказуема? Мне же лучше. Не надо ломать дома голову, что-то придумывать, искать смыслы, мотивы — раз никому это не нужно. Твои мысли, твой анализ коту под хвост; вышел на сцену, и тебе сразу: оттуда и досюда, и визжи как поросёнок. И если не дурак, ты не будешь заморачивать себе голову, а станешь визжать оттудадосюда… Но… тут одно но: визжать надо талантливо, от себя, а ты уже не ты, либо никто, либо клон режиссера, и уже не скажут: спектакль хреновый, но ты! Не надейся. Может быть, ты еще и понимаешь это, но всё уже в тебе атрофировалось, ты больше ничего самостоятельно сыграть не способен, и всё оглядываешься: а что скажет главный, нравишься ли ты ему? Всё! Тебе конец! И-и-н-н-а, ты же блестящая актриса — тебе это нужно? Ты хочешь, чтобы… Нет, у тебя, конечно, хватит таланта и опыта продержаться тут, но… Однажды тебя выпотрошат всю и останешься ты пустой. Нельзя бесконечно пользовать уже наработанное. Ты смотри, какие тебе тут предлагают роли. Все смеются, даже твои завистницы сочувствуют: докатилась Ланская до свах и брошенных жен третьего плана. А ты молчишь! Из-за чего? Или — из-за кого? Ты уже мечтаешь о квартирке за рекой. Будешь разводить там цветы, вязать ажурные салфетки под вазочки, купишь попугая или хомячка. А ещё лучше заведешь собаку, и будешь изливать ей на прогулке свою душу. Потому что это не твоё. Бежать тебе надо, и скорее. Тебя звал Олег, почему ты не уехала? А я скажу почему — Шагаева он не брал. Я, конечно, ему очень благодарен за поддержку, но он же… «Железный дровосек», он…

— А ты «гутаперчивый мальчик»…

— А ты курица.

— Бузотер, игры никакой, а словесной пены океан.

— Тёлка — ах, Дима пишет доклад, он без меня…

Он даже не шелохнулся, оглушенный хлесткой пощечиной.

— О, приятно, хоть какое-то внимание. Эту оплеуху буду хранить всю жизнь как талисман.

— Прости, мне не надо было… Ты еще совсем-совсем мальчик, прости.

— Я тебя люблю, и совсем не как мальчик.

— Мне очень жаль. Я тебе сочувствую, но ничем не могу помочь.

— Я его…

— Дурачок. Ты знаешь, сколько мне лет.

— Я знаю, что ты мне нужна.

— Это всё слова. Однажды ты проснулся бы и увидел рядом с собой старую бабку.

— Уедем вместе. Я разыщу Олега, он тебя возьмет, а я пойду к нему хоть рабочим сцены.

— Зачем мне там рабочий сцены?

— Не надо смеяться. То, что я предлагаю, для нас обоих важно, и для тебя, может быть, важнее всего. Хорошо, опустимся на землю: я сегодня заплеван, из театра меня в шею выгнали, мне некуда ехать, не с кем даже словом… меня избегают… и считают, как и ты, бузотером. И пусть мы с тобой так и бýдем сидеть здесь на полу до конца жизни, мне лучшей жизни не надо.

— А говоришь про меня — тёлка. Будь хоть последовательным. Если семья — клетка, то…

— Причем тут семья. Я же не о герани и канарейке… Плевать мне, где жить с тобой… нáм плевать… теáтр наш дом. Ты ж артистка, большая артистка. Ты же сдохнешь от кухни и тапочек. Сейчас ты стараешься подчинить себя мужчине, которого придумала. Это говорит в тебе бабий инстинкт. Тебе хочется за кого-то держаться, на кого-то свалить свои проблемы. Тебе кажется, что жить так будет легче: за тебя думают, принимают решения, тобой руководят, а ты, знай себе, корми, ублажай, плюй в потолок. Меня бесит такая жизнь. Разве тебя не душит людская суета, где ты обречена бок о бок толкаться с теми, кто хочет только урвать, потреблять — они будут хапать, хапать, хапать и никогда не насытятся, будто они вечны. Ни за что я не стал бы идти на компромиссы с самим собой только бы преуспеть. Бороться надо за смыслы в жизни, за счастье тоньше и глубже эту жизнь понимать. Хочу жизни осмысленной, понимаешь. Сижу сейчас без копейки — весело, почти институт. Дюллен сказал: «Театр полон тайн». Вот, что нам нужно. Если театр магия, таинство, тогда можно работать.

— Красиво говоришь. Ты уверен, что, остыв, не передумаешь?