Облдрама - [21]

— Три года? — ужаснулся Троицкий. — Ни за что! Вот дождусь главного, а там…

Артемьева засмеялась.

— А там… те же три года и еще тридцать три — и пенсия.

Дверь квартиры была незапертой. Узел с постелью, коробки, чемоданы, лыжи загромождали коридор.

— Ну, ты, старая, где тебя носит?

На пороге одной из комнат стоял мужчина невысокого роста с темным землистым лицом.

— Олег, познакомься. — Галя обернулась, пропуская Троицкого вперед. — Это Сергей Троицкий. Ну… я рассказывала.

Олег нервно щурил колючие глаза. Он так смотрел на Троицкого, будто тот пришел наниматься к нему на работу.

— Это ты, говорят, затравил Мих-Миха? Зачем старика нервируешь?

— Я только спросил…

— Спросил! — выдохнул Олег. — И говорит — «только», изувер.

— Если бы только спросил, — подхватила Артемьева. — Он в первый же день при первой же встрече бухнул Мих-Миху с ходу прямым текстом: «Отпустите, раз Воронов уезжает». У того язык отнялся. Илья Иосифович стоял рядом и тихо веселился.

— Двуличный он, ваш Илья Иосифович.

— Олежка, кто там? — выглянула из комнаты пышная блондинка с жирно подведенными глазами и наклеенными ресницами. — Познакомь меня. Я Паша, — представилась она Троицкому.

Олег вдруг резко обернулся и, напрягшись, грубо сказал:

— Не лезь, когда я занят, поняла?

Паша осеклась, беспомощно заморгала, и по щекам её поползли черные слезы.

— Ну ладно, ладно, — уже дружелюбно похлопал он её по крутой заднице. — Вот Галка привела показать нам героя. Представляешь, не хочет работать с Мих-Михом, отпустите, говорит, я к Воронову ехал? Это при Мих-Миховской-то мании величия… Запомни, — повернулся он к Троицкому, — от Книги артисты не уходят, он их изгоняет… Ну, пошли, присядем на дорожку, время уже на вокзал ехать.

В комнате Олега в одиночестве сидел парень лет под тридцать. Когда все вошли, он молча поднял голову, морщась в резком свете электрической лампочки, низко висевшей на длинном шнуре.

— Он хотел Мих-Миху объяснить, — показывая парню на Троицкого, не мог успокоиться Олег. — Уникум. Да разговаривать с Книгой всё равно, что беседовать с фельдфебелем о «категорическом императиве», у того в мозгу всё равно будет сидеть одно: «А не посягает он этим на мой авторитет?»

— Я сварила глинтвейн, — объявила Паша, — закуска бедная, но… чем богаты.

Она разлила по чашкам горячее вино, в котором плавали кусочки яблока и ягоды рябины. Галя подсунула Троицкому кружок колбасы.

— Ну, за этот дом и за всё хорошее и плохое, что мы в нем оставляем, — сказал растроганный Олег, и его омрачившиеся глаза влажно блеснули.

Говорили мало, торопились на поезд. Паша вертелась возле Олега, ревниво следя за тем, чтобы он ел, зажигая спичку, когда тот брал сигарету, и всё старалась изловчиться и подсунуть под него одеяло, чтобы ему было мягче сидеть.

— А это кто? — шепнул Троицкий на ухо Артемьевой, глядя на незнакомого парня.

— Вот так-так, — изумилась она, — я вас не познакомила… Это Сеня Вольхин, наш артист.

— Грусть наша, — демонстративно обнял его Олег, заметив, что Вольхин, смущаясь, опустил голову. — Не красней, дурило, артист ты вóкакой! Не гнись тут перед всякими, им еще до тебя тянуться и тянуться, пусть знают!..

Потом всей компанией двинулись на вокзал.

Олег с Артемьевой шел впереди в расстегнутом плаще, и что-то долго и настойчиво ей внушал. Будучи ниже её чуть ли ни на голову, он, чтобы дотянуться к её уху, неловко закидывал руку ей на плечо. Сзади тащились с его вещами Троицкий и Вольхин. Паша торговалась со старушками, покупая яблоки Олежке в дорогу.

На платформе все встали в кружок, топча черные короткие тени.

При входе на перрон запыхавшаяся женщина высматривала кого-то в толпе пассажиров

— Инна, мы здесь! — радостно окликнул её Вольхин.

— Олег Андреич, боялась, что опоздаю. Я тут вам принесла… (Инна раскрыла сумочку, достала завернутый в бумагу сверток.) кое-что на память о «Ревизоре», никогда не забуду, как мне хорошо с вами работалось… Тут пустяк: амулет и сборник стихов Цветаевой.

Польщенный, Олег небрежно засунул сверток к себе в сумку и, подхватив Инну под руку, потащил её по платформе, что-то оживленно обсуждая.

— Видела? — спросила у Артемьевой потрясенная Паша. — Нет, ты видела? «Цветаеву» принесла… и не надо, не говори мне ничего, — вдруг взорвалась она, — ненавижу баб, которые к чужим мужикам лезут…

— Дрянь ты, Паша. Это я любя тебе говорю. Если хочешь знать, мы с ним о тебе разговаривали.

— Обо мне? А что он говорил обо мне? — тут же вцепилась в нее Паша. — Нет, теперь ты мне скажи, что он обо мне говорил? — и она силой уволокла Артемьеву к мутным желтым окнам вокзала.

— Замучает Галку, — хмуро проворчал Вольхин, не теряя из виду застывшие в конце платформы фигуры — Олега и Инны.

Наконец, послышался щелчок в громкоговорителе, и резким металлическим голосом объявили о прибытии поезда.

— Олег! — закричала Паша. — Поезд! — И помахала ему. — Скорей. — Она не удержалась и побежала ему навстречу. — Ну, идем же, опоздаешь, — схватила она его за руку.

— Подумай над моим предложением, Инна. Я всё сказал, — закончил Олег, и только после этого повернулся к Паше: — Ну, чего тебе?

— Олежка… поешь перед сном, не забудь, у тебя язва, еда в целлофановом пакете, понял? Остальной багаж я отправлю, ребята помогут, как только ты напишешь…