Облако - [3]
Пригласил фотолаборанта Сивцова. Тот был хмур и недоволен — «что здесь такого особенного?» — но снимок сделал. Я приложил к ране влажную салфетку, потом убрал её — на салфетке осталась запёкшаяся кровь, а ссадинка превратилась в небольшое отверстие овальной формы, полтора сантиметра на ноль–пять. Серёжка вдруг выпрямился и замер, Люська погасила сигарету.
— Что это такое, Владимир Алексеич? — ахнул Сивцов. — Ведь это же…
— Да, Стёпа, пулевое отверстие. Приплыли! — ответил я. — Пора звонить в прокуратуру.
— Но ведь нет ни копоти, ни пороха… — подал голос мой санитар. — Тем более что покойник был раздет до пояса, а значит одежда не помешала бы всему этому осесть на коже…
Он, Серёга, у меня начитанный. Два увлечения у него: днём, когда нет работы, штудирует зачем–то судебно–медицинскую литературу, а по вечерам водит прямо к себе на рабочее место девок и устраивает игрища. Я пока смотрю на последнее сквозь пальцы: как–то не хочется выглядеть занудой. Одно только не пойму: неужели им это интересно — вот здесь, в этих весёленьких стенах, отгородившись от покойников тоненькой дверью без замка?..
— Нет копоти? Ну и что? Это означает только одно: стреляли откуда–то издалека. Вот теперь возись, — проворчал я, — ищи выходную рану, определяй направление раневого канала, устанавливай расстояние выстрела и вид ранящего снаряда… Приплыли!
И я стал искать выходную рану. Осмотрел всё тело — раны не было. Это означало, что ранение слепое. Но где же тогда пуля? Где прикажете искать её? Не шинковать же труп на манер кочана капусты (да простится мне эта бестактность)? Назначил я обзорную рентгенографию грудной клетки и живота и прождал часа полтора, пока привезли аппарат. Да потом ещё пришлось вертеть бедолагу покойника, чтобы сделать снимки в нескольких проекциях. Инородное тело, по форме напоминавшее пулю, был обнаружено в правом подреберье.
Но я не стал торопиться и лезть покойному под печень. Теперь перво–наперво нужно было исследовать раневой канал. Само собой, задача эта отнюдь не простая.
Я приступил к делу. Итак, что мы имеем? А вот что: пуля повредила акромион лопатки (потому и хрустели косточки), прошла через полость левого плечевого сустава, порвала межрёберные мышцы, повредила верхний край третьего ребра, пробила плевру, нарушила герметичность плевральной полости. Левое лёгкое оказалось спавшимся. В нём по ходу всего раневого канала я обнаружил обширные кровоизлияния. Далее пуля угодила в восьмой грудной позвонок.
Для чего я рассказываю обо всём этом так подробно? А вот для чего: если вытянуть левую руку трупа вперёд и влево, то все перечисленные повреждения окажутся аккурат на одной прямой линии. После восьмого же позвонка ход пули изменился. Выстрелом была разорвана стенка грудной аорты, затем раневой канал пересёк средостение, достиг диафрагмы, пробил её купол и правую долю печени. Здесь, под печенью, я и обнаружил пулю калибра 5,45 мм. Раневой канал оказался длиной чуть ли не в полметра, причём состоял он из двух почти равных по своей протяжённости отрезков — до восьмого грудного позвонка и после него.
3. Доценко
Когда я пришёл в морг, доктор Терновский уже заканчивал свою работу. В секционном зале, кроме медэксперта, вертелся молодой санитар, разбитной малый явно из породы нынешних «новых», да ещё какая–то смазливая девица в мини–юбке, причём её мятый халатик оказался даже чуть короче этой самой мини–юбчонки. Я сразу понял, что девчонка здесь подвизается в качестве секретарши, и представился всем присутствующим:
— Следователь Доценко Трофим Иванович.
— Ждём, — буркнул Терновский, не поднимая головы и при этом продолжая ковыряться в теле покойного. — Работёнки вам привалило — не позавидуешь.
— Пулевое? — переспросил я. — Ну, дела!
— Итак, ситуация следующая, — подвёл итог Терновский, сняв перчатки и фартук. — Входное отверстие — вот тут, в области левого плечевого сустава. Скорей всего, в момент выстрела рука жертвы была отведена вперёд и немного влево. Выстрел произведён с неблизкого расстояния. Смерть наступила сразу. Имеются обширные повреждения органов грудной клетки, а также печени.
— Откуда же, по–вашему, стреляли? — спросил я.
— Думаю, для вас это будет самым трудным и в то же время самым важным вопро–сом, — ответил Терновский. — Вероятно, вот этот первый отрезок раневого канала, от акромиона лопатки до восьмого грудного позвонка, и соответствует направлению выстрела.
— М-да, осталось только выяснить, что такое «акромион», — усмехнулся я. Ох уж эти медики! Они думают, что их язык понятен абсолютно всем…
— Акромион? — удивился Владимир Алексеевич. — Это… мм… некая деталь на лопаточной кости… э-э… На ней есть этакий, понимаете ли, гребешок, spina scapule по–нашему, который в определённый момент переходит в широкий отросток… мм… в ак–ромион… Впрочем, на словах не объяснишь, тут показать надо. Хотя это и не важно. — Он подбежал к трупу, схватил его за руку и вытянул её вперёд. — Глядите: пуля вонзилась в тело именно здесь, — он показал, где, — и пропорола грудную клетку вот в этом направлении, — он показал и это. — Таким образом, достаточно знать положение тела гражданина Вохрина в момент выстрела…

Повесть Алексея Петрова «Голуби на балконе» читать легко, и это несомненное достоинство произведения, опубликованного в интернете. Возможно, этот текст не вызовет огромного потрясения. Если вы начнете его читать, то попадете в мир далеких от нас реалий. Хотя, возможно, не такой уж далекий. Даже мое поколение может вспомнить начало восьмидесятых. Только этот период для нас, пожалуй, более радужный, чем для героев повести Алексея Петрова: детство навсегда остается детством.Герои повести прощаются со студенческой юностью, сталкиваются с абсолютно «взрослыми проблемами»: поиском жилья, распределением, бюрократией.

Внимательный читатель при некоторой работе ума будет сторицей вознагражден интереснейшими наблюдениями автора о правде жизни, о правде любви, о зове природы и о неоднозначности человеческой натуры. А еще о том, о чем не говорят в приличном обществе, но о том, что это всё-таки есть… Есть сплошь и рядом. А вот опускаемся ли мы при этом до свинства или остаемся все же людьми — каждый решает сам. И не все — только черное и белое. И больше вопросов, чем ответов. И нешуточные страсти, и боль разлуки и страдания от безвыходности и … резать по живому… Это написано не по учебникам и наивным детским книжкам о любви.

Понимаете, в чём штука: есть вещи, о которых бессмысленно говорить. Например, смысл жизни. Зачем о нём говорить? Надо прожить жизнь, оно и будет понятней.Алексей Петров пишет о любви к музыке, не ища в этом смысла. Он просто рассказывает о том, как он жил, и музыка жила с ним.

Забавный рассказ о молодом авторе, который сожалея о том, что все интересные темы "расхватали" до него пытается писать свои рассказы о чем угодно, беря сюжеты из окружающей его действительности.Действительно, что только не служит порою для автора толчком к написанию своего произведения. Даже вот такой "Дерьмовый случай" из жизни.

Те, кому посчастливилось прочитать книгу этого автора, изданную небольшим тиражом, узнают из эссе только новые детали, штрихи о других поездках и встречах Алексея с Польшей и поляками. Те, кто книгу его не читал, таким образом могут в краткой сжатой форме понять суть его исследований. Кроме того, эссе еще и проиллюстрировано фотографиями изысканной польской архитектуры. Удовольствие от прочтения (язык очень легкий, живой и образный, как обычно) и просмотра гарантировано.

Эту книгу написал кумир Рунета: о наполненной адреналином и страстями жизни нашего соотечественника в Германии, его работе мед-братом в хосписе и вышибалой в ночном клубе, изо дня в день увлеченно следили тысячи человек. Ведь всем женщинам интересно, что в голове у красивых и опасных парней, а мужчинам нравился драйв и много-много драк: в итоге популярность «бродяги Макса» взлетела до небес! Вместе с тем эта откровенная и нежная исповедь о главных вещах: как любить и как терять, для кого сочинять волшебные сказки и как жить на земле, которая так бережно удерживает на себе и каждую пылинку, и тебя.«Я в детстве так мечтал сесть на карусель Мэри Поппинс и встретить себя, взрослого, уже пожилого дядьку, лет тридцати пяти.

В свое время Максим Горький и Михаил Кольцов задумали книгу «День мира». Дата была выбрана произвольно. На призыв Горького и Кольцова откликнулись журналисты, писатели, общественные деятели и рядовые граждане со всех континентов. Одна только первая партия материалов, поступившая из Англии, весила 96 килограммов. В итоге коллективным разумом и талантом был создан «портрет планеты», документально запечатлевший один день жизни мира. С тех пор принято считать, что 27 сентября 1935 года – единственный день в истории человечества, про который известно абсолютно все (впрочем, впоследствии увидели свет два аналога – в 1960-м и 1986-м).Илья Бояшов решился в одиночку повторить этот немыслимый подвиг.

Первоначально задумывалось нечто более мрачное, но, видимо, не тот я человек..:) История о девушке, которая попадает в, мягко говоря, не радужный мир человеческих страхов. Непонятные события, странные знакомства, ответы на важные жизненные вопросы, желание и возможность что-то изменить в себе и в этом странном мире... Неизбежность встречи со своим персональным кошмаром... И - вопреки всему, надежда на счастье. Предупреждение: это по сути не страшилка, а роман о любви, имейте, пожалуйста, в виду!;)Обложка Тани AnSa.Текст выложен не полностью.

История о жизни, о Вере, о любви и немножко о Чуде. Если вы его ждёте, оно обязательно придёт! Вернее, прилетит - на волшебных радужных крыльях. Потому что бывает и такая работа - делать людей счастливыми. И ведь получается!:)Обложка Тани AnSa.Текст не полностью.

Вариант исправленный и дополненный самим автором (мной). О чём книга? А вот прочитаете и узнаете. До начала чтения предупреждаю: ненормативная лексика, а проще — мат присутствует в произведении в достаточном количестве, поскольку является необходимой, а потому неотъемлемой его частью, так что 18+.

Автор книги – полковник Советской армии в отставке, танкист-испытатель, аналитик, начальник отдела Научно-исследовательского института военно-технической информации (ЦИВТИ). Часть рассказов основана на реальных событиях периода работы автора испытателем на танковом полигоне. Часть рассказов – просто семейные истории.