О пьянстве - [38]

Шрифт
Интервал

«Если ты все это выпьешь, а ты выпьешь, оно тебя прикончит! Неужели эти люди такого не понимают?» – спросил у нее я.

Джейн лишь посмотрела на меня.

«Я унесу отсюда все эти ебаные бутылки. Эти люди пытаются тебя угробить!»

И вновь она лишь посмотрела на меня. В ту ночь я остался с ней и выпил 3 бутылки сам, отчего их стало 15 или 16. Наутро, когда уходил, я ей сказал: «Пожалуйста, не пей их все…» Вернулся я через полторы недели. Дверь к ней была открыта. На постели – большое кровавое пятно. В комнате не осталось никаких бутылок. Я отыскал ее в Окружной больнице Л.-А. Она была в алкогольной коме. Я долго сидел с ней, просто глядя на нее, смачивал водой ей губы, смахивал волосы с глаз. Медсестры нас не трогали. А потом она вдруг открыла глаза и сказала: «Я знала, это будешь ты». И через три часа умерла.

– Она б нипочем не выжила, – произнесла Фрэнсин Бауэрз.

– Она и не хотела. Она была единственной из всех, кого я встречал, кто презирал человечество так же, как и я.

Фрэнсин сложила блокнот.

– Я уверена, все это мне на пользу…

И после этого ушла.



2 картины Генри Миллера и проч.[117]

у опьянения могут быть свои преимущества, вот как сейчас, сижу один в этой
комнате, час ночи в окно вижу огни города, ну,
некоторые, и смотрю на них и постепенно осознаю свои руки, свои
ноги, свою спину, свою шею и мелкое вращенье в уме: когда под
70 оглядываешься долго: города, женщины, работы, хорошие
времена и плохие и кажется очень странно, что до сих пор жив, пыхтишь
сигаретой, потом подымаешь этот винный бокал на высокой ножке, а меж тем
внизу жена, говорит, что она меня любит, и тут 5 кошек, а вот
мое радио ревет Бахом.
у опьянения бывают свои преимущества: у меня чувство как будто я прошел сквозь
5000 войн но теперь мне не дают распасться лишь эти стены меж тем
как внизу 2 картины Генри Миллера.
я оглядываюсь на свою жизнь и впрямь предполагаю что самая большая
нелепица какую я вообще воображал это что я крутой парень – я никогда не умел драться
хоть сколько-то блядь пристойно, лишь думал будто могу и это мне много раз дорого стоило,
но у опьянения могут быть свои преимущества: час ночи, исповедальни
торгующим ордам.
и все же
какая разница?
окончательный голос еще не вбросили.
я крут.
крут для того, чтоб хорошо умереть.
смотрю на огни города, выдыхаю клуб синего дыма, подымаю свой
винный бокал на высокой ножке, чокаюсь тем что от меня осталось, с тем что осталось
от мира:
поперек континенты боли
вспарываю я словно последняя синяя птица
вставшая на крыло
немо.

гигантская жажда[118]

сидел на антителах почти 6 месяцев, детка, чтоб вылечить себе
ТБ, дядя, старику запросто подцепить старомодный
недуг, словить здоровенный, как баскетбольный мяч или как боа-констриктор
с гиббоном, меня посадили на антитела и велели не пить
и не курить полгода, и говори о том, чтоб железо крошить
зубами, я бухал по-тяжелой и постоянно с лучшими из
них и худшими из них, и сам по себе больше 50 лет, ага.
а самое трудное, кореш, я знаю всех этих людей, кто
пьет, и они просто пьют себе дальше прямо передо мной, как
будто меня вовсе не тянет раскроить им черепа и повалить их на пол
или наземь или просто сбагрить к черту прочь с глаз – с глаз, которые
очень много замечают чего угодно алкогольного.
другое трудное – это сидеть за пишущей машинкой без него,
в смысле, это ж мой спектакль был, мой танец, мое развлеченье, мой
raison d’être[119], угу и как, смешай бухло с лентой печатки и у тебя
тут ставка, где удача хлещет ночью, днем и между ними, и
есть же фраза «завязать всухую» но, мне кажется, она
недостаточно сильна, должно быть «отрубить намертво» или «похоронить
еще тепленьким», как бы то ни было, нелегко пришлось, нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет,
и мне даже приснился сон, где я пил что-то, а потом
меня замели за вождение в нетрезвом виде, и когда я смотрю на бутылку
пива, она выглядит бутилированным солнечным светом, а бутылка вина, осо —
бенно темного красного, она похожа на жизненный сок мира.
пьяницам трудно думать о будущем: непосредственное на —
стоящее кажется слишком чрезмерным, поэтому я прощаю тех, кому не удается; эти
почти 6 месяцев были длиннейшими почти 6 месяцами моей жизни.
прости, я тебя этим утомляю… но что это ты
там пьешь?
неплохо смотрится.
так, ты поговори, а я
послушаю.

Из «Чарльза Буковски»[120]

Вопрос: В одном стихотворении вы сказали, что сначала пили по-тяжелой, а потом печатали ночь напролет. Ваша цель была – десять страниц до того, как уснете, но часто выходило целых двадцать три. Расскажите?

Буковски: Я в то время только ушел с почты и в пятьдесят лет пытался стать профессиональным писателем. Может, мне было страшно. На карту поставлено все. Я писал «Почтамт» и ощущал, что у меня мало времени. На почте мое рабочее время начиналось в 6:18 вечера. Поэтому каждый вечер я садился за стол ровно в 6:18, ставил рядом пинту скотча, клал дешевые сигары и много пива, включал радио, конечно. И каждую ночь печатал. Роман я закончил за девятнадцать ночей. Как я ложился спать, ни разу не помню. Но каждое утро – вернее, около полудня – я вставал и видел, что по всей кушетке разбросаны листы. В конце концов, я хорошо держал удар. Все мое тело, весь мой дух неистовствовал в этой битве.


Еще от автора Чарльз Буковски
Женщины

Роман «Женщины» написан Ч. Буковски на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет и зовут его Генри Чинаски; он является несомненным альтер-эго автора. Роман представляет собой череду более чем откровенных сексуальных сцен, которые объединены главным – бесконечной любовью героя к своим женщинам, любованием ими и грубовато-искренним восхищением.


Записки старого козла

Чарльз Буковски – культовый американский писатель, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, которую отточил в своей легендарной колонке «Записки старого козла», выходившей в лос-анджелесской андеграундной газете «Открытый город»; именно эти рассказы превратили его из поэта-аутсайдера в «кумира миллионов и властителя дум», как бы ни открещивался он сам от такого определения.


Фактотум

Вечный лирический (точнее антилирический) герой Буковски Генри Чинаски странствует по Америке времен Второй мировой… Города и городки сжигает «военная лихорадка». Жизнь бьет ключом — и частенько по голове. Виски льется рекой, впадающей в море пива. Женщины красивы и доступны. Полицейские миролюбивы. Будущего нет. Зато есть великолепное настоящее. Война — это весело!


Хлеб с ветчиной

«Хлеб с ветчиной» - самый проникновенный роман Буковски. Подобно "Приключениям Гекльберри Финна" и "Ловцу во ржи", он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, претенциозностью и тщеславием взрослого мира. Ребенка, постепенно открывающего для себя алкоголь и женщин, азартные игры и мордобой, Д.Г. Лоуренса и Хемингуэя, Тургенева и Достоевского.


Макулатура

Это самая последняя книга Чарльза Буковски. Он умер в год (1994) ее публикации — и эта смерть не была неожиданной. Неудивительно, что одна из главных героинь «Макулатуры» — Леди Смерть — роковая, красивая, смертельно опасная, но — чаще всего — спасающая.Это самая грустная книга Чарльза Буковски. Другой получиться она, впрочем, и не могла. Жизнь то ли удалась, то ли не удалась, но все чаще кажется какой-то странной. Кругом — дураки. Мир — дерьмо, к тому же злое.Это самая странная книга Чарльза Буковски. Посвящается она «плохой литературе», а сама заигрывает со стилистикой нуар-детективов, причем аккурат между пародией и подражанием.А еще это, кажется, одна из самых личных книг Чарльза Буковски.


Почтамт

Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Свой первый роман «Почтамт», посвященный его работе в означенном заведении и многочисленным трагикомическим эскападам из жизни простого калифорнийского почтальона, Буковски написал в 50 лет. На это ушло двадцать ночей, двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар.


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Письма о письме

«Я работал на бойнях, мыл посуду; работал на фабрике дневного света; развешивал афиши в нью-йоркских подземках, драил товарные вагоны и мыл пассажирские поезда в депо; был складским рабочим, экспедитором, почтальоном, бродягой, служителем автозаправки, отвечал за кокосы на фабрике тортиков, водил грузовики, был десятником на оптовом книжном складе, переносил бутылки крови и жал резиновые шланги в Красном Кресте; играл в кости, ставил на лошадей, был безумцем, дураком, богом…» – пишет о себе Буковски.


Из блокнота в винных пятнах

Блокнот в винных пятнах – отличный образ, точно передающий отношение Буковски к официозу. Именно на таких неприглядных страницах поэт-бунтарь, всю жизнь создававший себе репутацию «потерянного человека», «старого козла», фактотума, мог записать свои мысли о жизни, людях, литературе. Он намеренно снижает пафос: «Бессвязный очерк о поэтике и чертовой жизни, написанный за распитием шестерика», «Старый пьянчуга, которому больше не везло», «Старый козел исповедуется» – вот названия некоторых эссе, вошедших в эту книгу.