О пьянстве - [37]

Шрифт
Интервал

Я ходил в бары с сухостойными людьми и совершенно сухостойным ощущеньем. Одну порцию выпьешь – и хочется поскорее убраться оттуда к черту. Но тот бар был живой дырой в небе.

В первый же день, как только зашел, меня зацепило. Я только приехал в город. Выбрался из своей комнаты – времени было около двух часов дня. Вхожу и говорю: «Дайте мне бутылку пива». – Взял ее, а по воздуху мимо моей головы пролетает бутылка. Парень рядом со мной повернулся и говорит: «Эй, сукин ты сын, еще раз так сделаешь, так я тебе все башку, к черту, отпинаю. – Тут еще одна бутылка пролетела. – Я же тебе сказал, сукин сын». – И тут такааааая драка завертелась. Все вышли на зады.

Я говорю: «Боже, какое веселое миленькое местечко. Я тут останусь». – И стал дожидаться повторения того первого миленького денька. Три года ждал, а его так и не случилось. Я уже стал такое устраивать. Взял все в свои руки.

Наконец я уехал. Сказал: «Того первого дня ни за что больше не повторится». – Меня засосало. То было сразу после того, как закончилась война.


240 фунтов[114]

ну, к выпивке привыкаешь, у тебя она
под боком все время, а потом между
тяжкими запоями отдыхаешь пивом и
вином.
потом, когда решишь не пить денек
или ночку,
в дверь стучат и 2 или 3
человека с чем-нибудь
выпить.
это полнит.
я набрал 240 фунтов, а во мне лишь 5 футов
одиннадцать и три четверти дюймов
но меня раздуло от шеи и ниже,
гнутое коромысло плоти, нет, корыто лучше
сказать, слишком тугой ремень стискивает,
отрезает воздух, пузо свисает
над ремнем, лицо переполнено, глаза
покраснели, кожа
изрыта и нездоровая.
а от следующей порции
забывал.
с переда моей рубашки срывались пуговицы,
рукава были слишком коротки,
лучше всего футболки, и синие джинсы,
стоял я раздутый,
громадный, пыхтя дешевой
сигарой, не понимал
ничего.
но я всегда пил до восхода
с кем-либо или же
один.
больше не продавали моего размера
штанов в обычных магазинах
поэтому я пошел в магазин для больших
мальчишек и парень остановил меня
у двери:
«вы недостаточно крупный!»
«ладно, увидимся через
месяц».
для обычной одежды я был слишком велик
и слишком мелок для одежды больших
мальчишек.
кроме того, немногие знакомые женщины говорили:
«боже, не забирайся на меня
сверху!»
«ладно, детка, ладно, что-нибудь
придумаем…»
все эти пиво, вино, водка, скотч,
виски, джин…
те утренние опорожнения кишечника были
чем-то…
унитаз выглядел так словно кто-то
вывалил туда 3 лопаты…
и пакость не только воняла
экскрементами,
добивало еще и запахом того
что употребил накануне
вечером… скотчем, джином…
и т. д.
беда была в том, что вонь
не убывала 3 или 4 часа.
если случилось зайти кому-то
они обычно говорили что-то вроде:
«что это за хуйня?
тут кто-то
умер?»
я пытался разрешить положение тем
что установил вентилятор и дующий воздух
в ванной
но это лишь распространяло беду
на весь
двор.
кроме того, я много блевал по
утрам и обнаружил что лучший способ
успокоить желудок это пол —
стакана эля смешать с пол —
стаканом томатного
сока.
однажды утром я сидел у
окна, смотревшего на улицу
(жил я в переднем дворе), и
мимо прошли два эти нежных
мальчика.
«эй, – услышал я одного, —
тот старик вон там уж точно
дикий и чудной, он как
неандерталец, который с цепи
сорвался».
мне это очень понравилось:
наконец-то
признали.

Из «Голливуда»[115],[116]

Сценарий сдвинулся с мертвой точки. Я писал о молодом человеке, которому хотелось писать и пить, но почти все успехи его были с бутылкой. Молодым человеком был я. Хотя время не было несчастливым, оно в основном было временем пустоты и ожидания. Пока я печатал себе, ко мне возвращались персонажи из некоего бара. Я вновь видел каждое лицо, туловища, слышал голоса, разговоры. Был там один особенный бар, в котором чувствовалось некое смертельное очарование. Я сосредоточился на этом, заново пережил драки с тамошним барменом. Хорошим драчуном я не был. Для начала, у меня руки слишком маленькие, и был я недокормлен, мощно недокормлен. Но кишка у меня не тонка была, и я очень хорошо держал удар. Главной загвоздкой в драке у меня было то, что я не мог по-настоящему разозлиться, даже когда казалось, что на кону моя жизнь. Для меня все это было понарошку. Имело значение и не имело. Драться с барменом – хоть какое-то занятие, и это нравилось завсегдатаям, которые были такой тесной кучкой. Я же был изгоем. В пьянстве хоть такая польза есть – все те драки меня бы прикончили, дерись я по трезвянке, но я был пьян, и тело как будто становилось резиновым, а голова цементной. Растянутые запястья, распухшие губы и разбитые колени – вот примерно и все, что оставалось при мне назавтра. Ну и шишки на голове после падений. Как все это могло превратиться в сценарий, я не знал. Знал лишь, что это единственная часть моей жизни, о которой раньше я не слишком-то писал. Полагаю, тогда я был в своем уме – не хуже кого угодно. И знал, что в барах живет и кормится целая цивилизация потерянных душ, каждодневно, еженощно и вековечно, пока не умрут. Я никогда не читал об этой цивилизации, поэтому решил о ней написать, как сам ее помнил. Старая добрая печатка щелкала себе дальше.

***

Фрэнсин Бауэрз вернулась со своим блокнотом.

– Как умерла Джейн?

– Ну, я к тому времени уже был еще с кем-то. Мы разбежались на 2 года, и я зашел навестить ее перед самым Рождеством. Она работала горничной в этой гостинице, и ее очень любили. Все в гостинице подарили ей по бутылке вина. И у нее в комнате вдоль стены под самым потолком бежала такая деревянная полочка, и на ней стояло бутылок 18 или 19.


Еще от автора Чарльз Буковски
Женщины

Роман «Женщины» написан Ч. Буковски на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет и зовут его Генри Чинаски; он является несомненным альтер-эго автора. Роман представляет собой череду более чем откровенных сексуальных сцен, которые объединены главным – бесконечной любовью героя к своим женщинам, любованием ими и грубовато-искренним восхищением.


Записки старого козла

Чарльз Буковски – культовый американский писатель, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, которую отточил в своей легендарной колонке «Записки старого козла», выходившей в лос-анджелесской андеграундной газете «Открытый город»; именно эти рассказы превратили его из поэта-аутсайдера в «кумира миллионов и властителя дум», как бы ни открещивался он сам от такого определения.


Фактотум

Вечный лирический (точнее антилирический) герой Буковски Генри Чинаски странствует по Америке времен Второй мировой… Города и городки сжигает «военная лихорадка». Жизнь бьет ключом — и частенько по голове. Виски льется рекой, впадающей в море пива. Женщины красивы и доступны. Полицейские миролюбивы. Будущего нет. Зато есть великолепное настоящее. Война — это весело!


Хлеб с ветчиной

«Хлеб с ветчиной» - самый проникновенный роман Буковски. Подобно "Приключениям Гекльберри Финна" и "Ловцу во ржи", он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, претенциозностью и тщеславием взрослого мира. Ребенка, постепенно открывающего для себя алкоголь и женщин, азартные игры и мордобой, Д.Г. Лоуренса и Хемингуэя, Тургенева и Достоевского.


Макулатура

Это самая последняя книга Чарльза Буковски. Он умер в год (1994) ее публикации — и эта смерть не была неожиданной. Неудивительно, что одна из главных героинь «Макулатуры» — Леди Смерть — роковая, красивая, смертельно опасная, но — чаще всего — спасающая.Это самая грустная книга Чарльза Буковски. Другой получиться она, впрочем, и не могла. Жизнь то ли удалась, то ли не удалась, но все чаще кажется какой-то странной. Кругом — дураки. Мир — дерьмо, к тому же злое.Это самая странная книга Чарльза Буковски. Посвящается она «плохой литературе», а сама заигрывает со стилистикой нуар-детективов, причем аккурат между пародией и подражанием.А еще это, кажется, одна из самых личных книг Чарльза Буковски.


Почтамт

Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Свой первый роман «Почтамт», посвященный его работе в означенном заведении и многочисленным трагикомическим эскападам из жизни простого калифорнийского почтальона, Буковски написал в 50 лет. На это ушло двадцать ночей, двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар.


Рекомендуем почитать
Старый Тогур

Есть много в России тайных мест, наполненных чудодейственными свойствами. Но что случится, если одно из таких мест исчезнет навсегда? История о падении метеорита, тайных озерах и жизни в деревне двух друзей — Сашки и Ильи. О первом подростковом опыте переживания смерти близкого человека.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Письма о письме

«Я работал на бойнях, мыл посуду; работал на фабрике дневного света; развешивал афиши в нью-йоркских подземках, драил товарные вагоны и мыл пассажирские поезда в депо; был складским рабочим, экспедитором, почтальоном, бродягой, служителем автозаправки, отвечал за кокосы на фабрике тортиков, водил грузовики, был десятником на оптовом книжном складе, переносил бутылки крови и жал резиновые шланги в Красном Кресте; играл в кости, ставил на лошадей, был безумцем, дураком, богом…» – пишет о себе Буковски.


Из блокнота в винных пятнах

Блокнот в винных пятнах – отличный образ, точно передающий отношение Буковски к официозу. Именно на таких неприглядных страницах поэт-бунтарь, всю жизнь создававший себе репутацию «потерянного человека», «старого козла», фактотума, мог записать свои мысли о жизни, людях, литературе. Он намеренно снижает пафос: «Бессвязный очерк о поэтике и чертовой жизни, написанный за распитием шестерика», «Старый пьянчуга, которому больше не везло», «Старый козел исповедуется» – вот названия некоторых эссе, вошедших в эту книгу.