О природе - [18]

27

Людей ждет после смерти,

на что не надеются и чего не ожидают.

* * *

Этот фрагмент, конечно, понятен только в контексте общего учения Гераклита о бессмертии души героев, но и о возможном бессмертии души всех людей, если будут установлены гармония и общее гражданское сообщество людей и богов. Различие между ожиданием как надеждой и ожиданием как угрозой, нормативное в новых языках (как английское to wait и to expect) и сформировавшееся уже под влиянием новоевропейского рационализма, вполне предвосхищается Гераклитом.

В таком случае можно понять это так, что люди не надеются быть равными богам, но также не ожидают, что вообще есть жизнь после смерти, смерть продолжает обескураживать людей. И таким образом источником бессмертия оказывается не какой-то закон, по которому существует человек, но, собственно, обожение как общий закон Логоса, которое потенциально может коснуться всех. Такому толкованию может противоречить разве мизантропия Гераклита, презиравшего большинство людей, – но законы мироздания можно выводить и без оглядки на презренных людей.

28

Мнения даже самый проверенный

          умеет хранить,

Но возмездие постигнет

изготовителей лжи и свидетелей лжи.

* * *

Проще всего видеть в этом отрывке выпад против «мнения», то есть общего представления, здравого смысла, жертвами которого становятся самые опытные политики. При этом обвинять их в этом не приходится, пока они просто заблуждаются, а не лгут. Маковельский со ссылкой на Бригера считал, что тем самым Гераклит защищает натурфилософию, утверждая, что натурфилософы, даже самые достойные, заблуждаются добросовестно (Д 288–289), и тем самым как будто исключает обвинения во лжи по адресу собственного сочинения. Лебедев (Л 450) понимает вопрос еще радикальнее: Гераклит не столько защищает себя, сколько нападает на прежние религию и поэзию. В таком случае изготовители лжи – мифотворцы, включая Гомера и Гесиода, а свидетели лжи, по предположению Лебедева, на котором он не настаивает, это более ранние натурфилософы, излагавшие свою мудрость в поэмах и тем самым поддерживавшие поэзию как источник заблуждений.

Мы не сомневаемся ни в защите Гераклитом своего учения, ни в нападении его на всех поэтических предшественников. Но наше истолкование такое: опыт не защищает от религиозного и политического консерватизма, и только катастрофическое развитие событий показывает, что привычные культы и образы действий приводят к гибели людей. Поэтому нужно осознать, что люди гибнут в том числе из-за мифологических заблуждений, из-за того, что мы бы сейчас назвали националистическими или корпоративными предрассудками, и понять, что возмездие богов за это неотвратимо по закону Логоса.

29

Выбирают вместо всего

          лучшие люди вечную славу,

а большинство смертных

          насыщается, как скоты.

* * *

Для нас это довольно тривиальное, после многих веков европейского аристократизма, противопоставление доблести и низости, – но во времена Гераклита оно не было тривиальным. Лебедев усматривает здесь выпад против тирании, к которой ведет неумеренность, и проповедь умеренности (Л 412). Мы думаем, что главной целью этого высказывания было утверждение вечности как действительности: если вечность может стать предметом оценки «вместо всего» (то есть и мира, и людей, раз, как говорится в следующем фрагменте 30, космос общий для всех), а оценку можно производить для «всего» согласно Логосу, то из вечности Логоса следует и вечность оцениваемых вещей, «славы» и «всего». Ведущая низкую жизнь толпа просто ничего не ценит и поэтому не живет согласно Логосу.

30

Сей мир,

один и тот же для всех,

не создал никто из богов

          и никто из людей,

но вечно был, есть и будет —

          вечноживой огонь,

разгорающийся мерно и гаснущий мерно.

* * *

Одна из самых знаменитых цитат Гераклита, которую часто, особенно в учебниках, односторонне считают формулой его натурфилософии. Некоторые загадки этого текста видны сразу, в частности почему это люди, ничтожные смертные, хотя бы теоретически могут претендовать на сотворение мира? Маковельский (М 289) справедливо, хотя и несколько наивно, считал, что «творить» здесь означает заниматься поэтическим творчеством и поэтому Гераклит выступает против «авторов космогоний, которые описывают возникновение мира, как будто бы они сами присутствовали при создании его». Лебедев (Л 315) обратил внимание на выражение «этот-вот космос», сопоставив его с выражением «этот-вот логос» из 1 фрагмента, и считает, что этим фрагментом открывалась натурфилософская часть книги Гераклита. По Лебедеву, здесь Гераклит отстаивает автономное бытие космоса.

Действительно, до возникновения отвлеченной науки со своей терминологией, отстоять автономию какой-то реальности, сделать ее предметом рассмотрения, а не мифологического переживания, можно было, только указав на некоторые свойства этого предмета, полный набор которых мы не заметим ни в предметах нашего опыта, ни в предметах мифологических сказаний. Конкретное употребление слова «космос» объясняет Барбара Кассен (V):

Слово κόσμος можно перевести выражением Бодлера