О природе - [16]
18
В переводе Муравьева (М 160) финал «труднонаходимо и малодоступно». Лебедев подробно и убедительно доказывает (Л 455–456), что здесь идет речь об обожении: древний грек не смел и надеяться, что он станет богом; но, надеясь на безнадежное, ты вдруг исследуешь неисследимое (не поддающееся исследованию, существующее независимо от твоего пути в жизни), и станешь богом, для которого нет тупиков. Один парадокс цепляет за собой другой, и безнадежная надежда оказывается ключом к действительному возвышению над миром.
19
Гераклит обличает по контексту цитирования неких «не заслуживающих доверия», «неверных», «неверующих». В таком случае его мысль можно реконструировать так: кто не умеет доверять и выстраивать доверительные отношения, тот тем более не способен к настоящему знанию. Греческий глагол, который мы перевели как «умеют», означает «знают», те же корень и приставка, что в слове эпистема – наука или достоверное знание. То есть любой достоверности, любому интеллектуальному умению предшествует выстраивание доверия, намерение доверять. Тогда как недоверчивый человек слышит всегда что-то свое и не может правильно говорить, потому что не расслышал голоса действительных вещей. Лебедев несколько раз (Л 64) отмечает, что глагол «слушать» в греческом языке мог означать также «читать», «понимать», иначе говоря, вообще соотносить полученное знание с достоверными знаками знания.
20
Последняя фраза в дословном переводе – чтобы новые смерти родились. Лебедев точно замечает (Л 400), что слово «желают» нельзя понимать в смысле субъективного предпочтения, что полностью противоречило бы трагически-героической этике Гераклита. Речь просто о смертности вообще: человек уже смертен, когда родился, смертность предопределяет отдельные факты и события, связанные с рождением. Кроме того, синтаксис без знаков препинания позволяет понять первую строку как «Рожденные, они желают жить и иметь смерть», и эта двусмысленность усиливает мрачную диалектику Гераклита, что и позволило Маковельскому перевести этот отрывок: «Родившись, они хотят жить и умереть, или, скорее, найти покой, и оставляют детей, чтобы и те умерли» (Д 287).
Так же понимает этот отрывок Муравьев (М 161) – желание относится и к желанию жить, и к желанию умереть. Но лучше всех понял это рассуждение поэт Борис Поплавский: «А вдалеке, где замок красных плит, / Мечтала смерть, курчавый Гераклит» (Богиня жизни, 1930) – Гераклита, живого тогда и умершего сейчас, можно отождествить с самой смертью, и тогда способ видения событий оказывается и мечтой, и представлением, так что возможно со стороны посмотреть не только на события, но и на желания.
21
Исправление «жизнь» вместо «сон» в дошедших до нас рукописных копиях цитаты принадлежит Лебедеву, Маркович исправил на «явь», что, по мнению Лебедева, не соотносится с тем, что для Гераклита явь стоит ближе к истине, чем к переменчивому порядку вещей, к которому относятся сон и смерть (Л 399–400). При этом Маковельский (Д 287) и Муравьев (М 161) разделяют чтение, дошедшее в средневековых рукописях. Нилендер предложил, не объявляя дошедшее чтение ошибкой средневековых переписчиков, оригинальную интерпретацию: «Смерть – все, что, бодрствуя, видим, а что в дремоте – сон» (Н 13).
В таком случае отрывок выглядит как методологический: мы должны, впав в состояние дремоты, научиться видеть сны, и тогда, умея хорошо бодрствовать, мы познаем природу смерти, поймем смерть отчетливо и содержательно – что выглядит как некоторая часть декадентского культа смерти. Поэтому мы присоединяемся к позиции Лебедева и толкуем этот отрывок как указание на бесспорную временность и уничтожимость всех явлений, но также и на призрачность самой жизни, которая не более достоверна, чем сон.
22
Лебедев отмечает очевидное: «Есть указания на то, что уже милетцы до Гераклита использовали аналогии из металлургии и других производственных ремесел, создавая новую демифологизированную картину мира. В космогонии Анаксимандра процесс сегрегации первоначальной смеси сравнивался с промывкой золота в решете: в результате вращательного движения золотые частицы и пустая порода (земля) разделялись» (Л 88). Это изречение, по Лебедеву (Л 295), – «эпистемологическая притча» про то, что золото ценнее всех земляных гор и что научное познание должно отбрасывать частные явления, чтобы найти отрешенный от них истинный принцип.
Но можно понять это и по-другому, учитывая натурфилософские предпосылки: земля создает множество иллюзий, в том числе иллюзию работы, тогда как отрешенность, безделье философа только и позволяют ухватить истину. Таким образом, это скорее попытка выйти из своеобразного колеса Сансары и прийти к научной достоверности. «Встань от сна, не будь сомнамбулой, выйди из безумия своих мнений – вот постоянная тема Гераклита. Не случайно он был современником Пробужденного – Будды» (Б).
