О природе - [15]
15
Цитату привел христианский богослов Климент Александрийский. Здесь очевиден каламбур: «айдос» (стыд), «анайдес» (бесстыдный) и Аид. Маковельский, со ссылкой на Ф. Лассаля и Э. Целлера (Д 285), считал, что для Гераклита Дионис был иконой противоположностей, как бог, способный ко множеству метаморфоз. Лебедев видит в этой критике культов часть политического проекта Гераклита (Л 449), сближающего религиозный и политический ритуал. Гераклит потребовал от обоих ритуалов подчиняться логосу, возвышающемуся над единством противоположностей, а не эксплуатирующему их.
Но можно увидеть здесь и более глубокий смысл: культ Диониса в принципе оправдывает шествия с несением фаллоса, и оно, как открытое мероприятие, может стать частью политической религии и общественного культа, но при этом надо понимать, что пока за таким поведением людей стоит страх смерти, сводящий их с ума. Человек, выпав из единства природы, страшится смерти, и заметить единство противоположностей – первый шаг к тому, чтобы мыслить происходящее не со своих позиций, а с позиций логоса.
Ф. Федье берет этот фрагмент в широкий контекст:
Пример ксюнон [греч., диал.: общее], которое все и одно, мы находим у Гельдерлина в последней фразе его стихотворения «В непостижимой голубизне»: «Жизнь есть смерть, и смерть тоже живет». Речь не идет о «жизни вечной», о «жизни после смерти», но о неявном сопряжении жизни и смерти в одном существовании. В том же смысле Гераклит говорит (фрагмент 15 по Дильсу и Кранцу): «Одно и то же – Аид и Дионис». Или во фр. 67: «Бог – день-ночь, зима-лето, война-мир, сытость-голод».
Далее Федье поясняет, что день объединяет утро, полдень и вечер на уровне очевидного, но день объединяет себя и ночь на уровне неочевидного. Здесь Гераклит производит «признание», «исповедание», то есть человек, научившись судить об очевидном, должен исповедать неочевидное, сложенное из тех же логических предпосылок. Ссылаясь на поэта Рене Шара, поклонника Гераклита и Хайдеггера, Федье говорит, что это исповедание – пуанта, предельно ответственное высказывание о текущем моменте, текущем моменте речи и бытия. Именно отсюда, по мнению Федье, возникло и современное понимание времени, интуитивное для греков, но впоследствии обоснованное искусством и философией:
Как и все греки, Гераклит мыслит время как кайрос, как удачный момент, момент «вот», момент «чу». В музыке бывает такой момент «вот» или «чу», момент предельного слышания, растворяющийся во внимании, «голубая нота», как говорил Фредерик Шопен (F 40).
16
Солнце правды – метафора из «Государства» Платона (597b–509c), широко употребляемая в христианском богословии. Эта цитата, приведенная тем же Климентом, может пониматься вполне в платоническом или христианском духе как ждущий всех Суд Божий или как открытость всех дел человеческих перед высшей Правдой. Но, вероятно, Гераклит имел в виду несколько другое, и Нилендер интересно перевел: «От незаходящего никогда – как ускользнуть кому?» (Н 11). То есть солнце как некоторый вечный предмет, который всегда нов, который является при этом мерой для материальных вещей, показывает, что вещи как-то меняются во времени, что мы можем рационально осмыслять их, не сводя к чистым случайностям.
Хайдеггер толкует этот фрагмент как указание на несокрытость человека перед истиной, на условия объявления истины в самой экзистенции человека:
Если ни один человек не может укрыться от никогда не заходящего, тогда именно это никогда не заходящее и должно приводить к тому, что каждый человек, то есть человек как человек, человек в соответствии со своим существом, из сущностного средоточия своего человеческого бытия оказывается в несокрытом – и в результате предстает как просто не могущий быть сокрытым, нескрываемый (Unverbergbare) по отношению к никогда не заходящему и через него (Х 70–71).
17
В этих словах содержится целый памфлет против людей, которые видят одно, а понимают совсем другое. Некоторые трудности интерпретации вызывает последний глагол, который Нилендер понял в смысле «думают, что знают», Муравьев в смысле «считают себя знающими», а Лебедев в смысле «воображают», тем самым все три переводчика подчеркнули момент воли, противостоящей истине. Можно понять весь этот отрывок так: люди не могут примирить однократное и многократное или длительное действие познания, поэтому встреча с вещью еще не ведет к длительному мышлению, и наоборот, систематическое изучение еще не может стать догадкой или познанием.
В результате люди остаются в плену ложного знания, не различающего мгновенность и длительность, однократность и систематичность, оказываются подхвачены его потоком. Тогда в этих словах – основа
