О природе - [13]
Нельзя не увидеть авангардности (в эстетическом смысле) мысли Нилендера, что экспрессивность вещей определяет не только характер, но и порядки поведения чувств. Кажется, все же смысл здесь глубже: Лебедев, со ссылкой на Райнхарта и Патена (Л 336), излагает предположение, что Гераклит мог противопоставлять множественность чувственных впечатлений единству мира, которое может быть постигнуто зрением, а не обонянием. В таком случае Гераклит относит противоположности только к миру явлений, а не к миру существований. Муравьев (М 158) в своих вариантах перевода скорее отказывает носу в способности распознать вещи, усматривая сомнение Гераклита в том, что в дыму можно хоть что-то различить: тогда дым оказывается чем-то вроде конечного состояния вещей, их сгорания и обращения в хаос.
Мы думаем, что на самом деле речь идет о том, что мир вещей всегда требует различения, и, даже если вещи этому не способствуют, необходимо найти инструменты такого различения. Гераклит не исходил из завершенной «онтологии» или «картины мира», но скорее из трагической интуиции незнания, требующей неожиданного поворота сюжета к внутреннему «узнаванию» того, что произошло.
Бибихин толкует это изречение афористично в смысле своеобразного «апокатастасиса», спасения и оправдания всего, в том числе наших чувств: «Ум мог бы впитывать данность бытия как нос запахи от храмовых благовоний» (Б). Это толкование восходит к Шлейермахеру, считавшему (Д 282), что здесь Гераклит прославлял нос, интуицию и вообще общее стремление к познанию, тем самым поощряя образованность и просвещение. Далее Бибихин переходит к анализу фрагмента 17.
8
Эти цитаты приводит Аристотель в «Никомаховой этике». Лебедев (Л 312) видит здесь наблюдение Гераклита над разными искусствами, сочетающими различные материалы для целостного результата, а значит, признание Гераклитом способности искусства подражать природе, где тоже царят раздор и различение. Муравьев (М 158) считает, что здесь как раздор, так и гармония – это принципы возникновения различного.
9
Муравьев (М 245) справедливо указывает, что Гераклит не осуждает ослов за их вкусы и что это может быть как порицанием любителям удовольствий, которые сравниваются с ослами, так и похвалой природе, требующей удовлетворять непосредственные потребности тела. Но так как для Гераклита блеск золота прекрасен, и это всеобщий эквивалент всего, все разменивается на золото, то скорее всего это порицание современникам, которые не могут присоединиться к какому-то общему проекту, общей мере, общему будущему государству с единой валютой, но сосредоточены исключительно на текущих запросах.
10
Слова Гераклита цитирует Аристотель в трактате «О мире», перед этим подробно сопоставляя живопись, музыку и литературу, где из совершенно разных элементов, не похожих друг на друга, создается единая композиция. Последующие вариации Плутарха и Филона Александрийского (Л 192) прибавляют к области искусства социальную область, где добро и зло равно необходимы для победы добра над злом для того, чтобы добро проявилось в природе, а не только в отдельных поступках.
Первая строка понятна: гласные и согласные звуки, которые только и позволяют состояться слогу, иначе говоря, звучащей речи. Но затем оказывается, что в звучащей речи должно быть сходство и несходство письменных знаков, но также сходство и несходство звукового исполнения. Можно сказать, что Гераклит здесь различает сущность и явление, различая буквы и их исполнение, но при этом на обоих уровнях усматривает единую диалектику, единый способ создать единое. Различие может быть проведено умозрительно, – например, рассматривая буквы, мы можем подойти к ним не синтетически, прочитывая слово, а аналитически, разбирая вопрос, из каких букв состоит слово, а со звуками нам не захочется это делать. Но реального различия нет, и выбор синтетического или аналитического метода не имеет отношения к тому своеобразному всеединству (вопрос о всеединстве мы еще обсудим ниже), которое здесь утверждает Гераклит.
11
Темные слова, которые Аристотель цитирует в том же трактате, рассуждая, что для каждого вида животных есть свои законы питания, как бы назначенные свыше. Маковельский перевел «бичом гонится к корму» (Д 284), так как корм, надел и пастбище – одно слово в греческом языке. Бич божий, бич Зевса – идиома, означающая власть над нашими обстоятельствами замысла богов. Таким образом, можно понять эти слова просто как утверждение, что животные обладают инстинктом, данным им от природы, и не могут перейти границы этого инстинкта, либо же, что проще, имеют срок жизни; и судьба животного – в его смертности, в отличие от бессмертия мироздания как такового.
Сохранившееся в рукописях чтение «землю получает в надел», справедливо замечает Лебедев, явно неправильно (Л 378), потому что далеко не все животные получают в надел именно землю, но все находятся ниже неба, где обитает Зевс, способный поразить молнией любого.
