О природе - [12]
А. О. Маковельский вслед за Ф. Лассалем видел здесь некий аналитический метод Гераклита, анализ слов, за которым следует лучшая разборчивость в вещах (Д 281) – сейчас такое толкование безнадежно устарело. М. Н. Вольф удачно увидела в этом вступлении противопоставление объяснительного метода Гераклита описательным методам прежних космогоний (В 198), которые, добавим, вполне могут быть сопоставлены со сновидениями, – и, согласно Вольф, Гераклит сближает сон со смертью по признаку семиотической глухоты, неспособности подавать знаки (В 201).
2
Здесь встречаем ту же мысль, что и в первом фрагменте: самонадеянность людей мешает им воспринять действительную меру правильного бытия.
3
Природа солнца была некоторой загадкой для досократических философов: их картина мира требовала признавать его неистощимость, способность каждый день все дальше дарить тепло, что плохо соединялось как с признанием единого субстрата, так и с признанием изменчивости вещей. Гераклит решает вопрос радикально, утверждая, что солнце тоже может быть измерено, как и любая другая вещь, и что человеческая мера здесь не хуже любой другой: это мера в мире мер.
По объяснению А. В. Лебедева новые папирусные находки позволили прояснить, что речь идет не об измерении солнца, а о том, что солнце несравненно меньше стихий, но при этом властно над явлениями. «Слова о величине солнца шириной в ступню человеческую не следует понимать буквально как дескриптивную астрономию. <…> Текст Гераклита – морально-политическая притча об идеальном правителе в Зевсовом граде. Солнце маленькое как ступня по сравнению с другими стихиями (землей, морем и безграничным воздухом-душой), но оно умнее, будучи частью космического бога, оно справедливее…. Гераклит хочет сказать, что просвещенная монархия одного наилучшего более естественный <…> строй правления, чем власть многих и плохих» (Л 374). Тем самым оказывается, что стопа солнца – это то же самое, что стопа правителя, след, доказывающий его несомненную власть.
4
Питание быков здесь – это вика, что-то вроде нашего мышиного горошка или козлятника, который покрывает синим цветом поля, богат фосфором, действительно прекрасное питание для коров.
5
Выпад Гераклита против народной религии: ни система очищений от скверны (то есть искупительных жертв, принесенных с целью уничтожить возможные последствия преступления), ни молитва как способ общения с богами и полубогами (способ нахождения у них поддержки для хороших поступков) недостаточны для настоящего понимания богов. Напротив, народный культ выглядит извне как безумие: человек сначала совершает ничем не мотивированный дурной поступок, а после столь же немотивированно и напрасно приносит животное в жертву. Именно немотивированность стоит за образом «грязи», собственно придорожной пыли, слякоти, одновременно скверны и ничтожной бессмысленности. Лебедев сближает «грязь» и жертвенную кровь (Л 447), тем самым считая, что религия Гераклита допускает упразднение любого внешнего культа.
6
Гераклит оспаривает системы, в которых всякий раз утром появляется новое солнце, то есть элементы заново складываются или порождают новое явление, – как, скажем, каждая следующая вспышка пламени новая в сравнении с предыдущей. Для Гераклита любая материя уже субстанциальна, она есть непосредственное проявление самой себя, разрыва между сущностью и явлением у него нет, и поэтому если мы смогли увидеть солнце как то, что есть здесь и сейчас, то можно признать, что вот оно и «возникло» прямо здесь и сейчас. С точки зрения последующей философии можно определить позицию Гераклита как «монизм», признание единства мироздания и встроенности нашей воспринимающей способности в это единство, но только с той особенностью, что эта встроенность относится не столько к способу нашего восприятия, но к способу вынесения суждения, которому и надлежит принять как факт вечность и непрерывность вещей.
7
Эту цитату приводит Аристотель, обсуждая вопрос, можно ли отождествлять запах и воскурения, и относя Гераклита к сторонникам такого отождествления. Цитата явно приведена Аристотелем по памяти, «существующие вещи», «сущие вещи» – выражение из лексикона Аристотеля. Дым, собственно, курение, противопоставляется мнимому постоянству вещей. В. Нилендер считал, что здесь речь идет об ограниченности человеческих чувств, о неспособности чувства познавать не только сущность вещей, но даже многие группы вещей. Если бы все стало дымом, глаза стали бы не нужны, и «единственным критерием остался бы нос» (Н 51).
