О науке и не только - [23]
Испугался я не на шутку, представив позор, который придется публично испытать мне, известному в городе преподавателю института, тренеру, спортивному комментатору, при обнародовании через средства массовой информации факта моего браконьерства. Воткнув свой замечательный финский нож в дерево на уровне вытянутой вверх руки и вывесив марлю с икрой на нем, я рванулся в тайгу и вскоре засел в заросшей камышами ложбине, прислушиваясь к доносящимся до меня звукам. Они не заставили меня ждать: «Чья икра?» — раздалось неподалеку, отчего сердце у меня ушло в пятки.
Через полчаса снова раздался шум лодочного мотора, и я осторожно стал красться к реке. Итог был неутешительным: инспекторы рыбнадзора забрали у нас всю рыбу, снасти и, самое обидное, икру, на приготовление которой пошло так много моего времени и труда. Негодование мое было настолько велико, что я, забыв о щепетильности, я пошел просить у более удачливых не обнаруженных рыбнадзором соседей-браконьеров все принадлежности ловли, сделал снасть и принялся с яростью «косить». Голос совести и благоразумия молчал. В обед снова была уха уже из пойманных нами самцов горбуши, а к ужину была уже не мной сделанная икра, которую мы ели ложками.
Мой рассказ был бы неполным, если бы я не рассказал об обратном пути. То ли наш лидер неправильно рассчитал время перехода до полустанка, то ли мы шли медленно, что не удивительно, потому что за плечами каждого был ягодный короб с тремя — четырьмя отборными рыбинами по 4–5 кг каждая, но к приходу поезда мы опоздали — он уже начал трогаться, когда мы взошли на платформу. Я шел в самом конце нашей группы и, увидев огни уже набирающего ход поезда метрах в 30 от меня, обезумел от горя — нужно было ждать сутки следующего поезда. Не знаю, что со мной произошло, но я рванулся вперед с небывалой, фантастической для меня скоростью (с грузом!), сумел зацепиться за поручень последнего вагона и был втащен в него моими товарищами.
Как выдержало мое сердце, не знаю. Вскоре выяснилось, что, оказывается, нам страшно повезло. Те браконьеры, которые пришли к поезду вовремя, были ограблены рыбнадзором, который подъехал к полустанку с другой стороны (значит, там была дорога, о которой мы все не знали) на грузовике, в который и погрузили отобранную у людей рыбу и икру. Было ясно, что рыбу и икру инспекторы рыбнадзора отбирали у рыбаков для себя, потому что ни одного акта не было составлено, и ни у одного браконьера они не потребовали предъявления документов, удостоверяющих личность.
По прибытию в город на квартире одного из лидеров была устроена небольшая пьянка в честь благоприятного исхода дела, на которой я впервые попробовал строганину из нарезанного стружкой замороженного филе кеты, сдобренную перцем и уксусом. А свою рыбу я отдал соседке, которая приготовила из нее прекраснейшие пельмени. Весь сентябрь в любой столовой города подавали жаренную кету, вкусную до неприличия. Такой вкусной жареной лососевой рыбы мне больше не удалось попробовать нигде — ни у нас в стране, ни за рубежом.
Комсомольск-на-Амуре оставил глубокий след в моей жизни, несмотря на тяжелый для жизни климат. В городе почти всегда дули ветра, затихая только при 30-градусном морозе. Только при таком морозе можно было комфортно кататься на лыжах. Я, который никогда в жизни не носил кальсон (извините), зимой ходил в тяжелом теплом белье.
Летом днем было жарко, температура поднималась до 30 °C, а после захода солнца даже в пиджаке было прохладно. Выехать летом за город было проблематично — донимал до умопомешательства гнус. Зато весной сопки вокруг города становились фиолетово-розовыми — это зацветал рододендрон даурский, называемый там багульником. Затем сопки становились желто-оранжевыми — цвели лесные лилии — саранки.
Помню, когда я уже вернулся в Горький, в апреле мне пришла посылка с веточками багульника. Это напомнила мне о Комсомольске Вера Карпова. Поставленный в воду, багульник покрылся розовыми цветами, чем немало смущал мою жену. Осенью сопки расцветали буйными красками осени, преобладал золотисто-желтый цвет, который особенно оттеняли вкрапления розового, фиолетового и даже пурпурного цветов. В сентябре поспевали кедровые орехи, и многие горожане устремлялись за ними в тайгу. Я тоже в первый год жизни на Дальнем Востоке не избежал этого искушения.
Если во второй год работы в Комсомольске-на-Амуре дела на баскетбольном и медийном поприще шли только в гору, то преподавательская работа начала причинять мне муки совести — я остро начал ощущать недостаток практического опыта и все крепче стала укореняться мысль о необходимости получения опыта инженерной работы в серьезной организации. Таковой мне представлялась только одна — ОКБМ, а следовательно, мне нужно было вернуться в Горький.
Масла в этот огонь подливала и активная переписка с будущей женой. Не знаю, по какой причине, но в Комсомольске-на-Амуре мне не встретилась ни одна девушка, в которую я мог бы по-настоящему влюбиться, хотя от недостатка женского внимания я не страдал. Чем ближе подходило лето, тем назойливее становилась мысль о невозможности работать преподавателем, не имея за плечами производства или КБ, о необходимости возвращения. Наконец, когда стало известно, что моя женская баскетбольная команда едет в июне 1967 г. на первенство техникумов Минсудпрома СССР в г. Херсон, что позволяло мне сэкономить на дорожных затратах, решение было принято. Отныне все работало на отъезд.
