О науке и не только - [22]
Морского плавательского ценза у меня не было, и мне предложили должность моториста на китобойце. Потом я узнал, что подписывался я на очень тяжелую работу. Китобоец (водоизмещение 1270 тонн, длина 63,6 метра, ширина 9,5 метров) в океане мотало как пушинку. На китобойцах условия для труда и отдыха были почти спартанские, а антарктические рейсы длились около девяти месяцев.
Несмотря на заверения работников отдела кадров, что мой диплом об окончании вуза им не нужен, я решил вернуться в Комсомольск за этим дипломом, тем более что время позволяло, и выход флотилии в рейс намечался в начале сентября. И здесь оказалось, что судьба сыграла со мной шутку — диплом мне не отдали, потому что его в институте не было. Я как раз попал на очередной эксперимент, проводимый последователями уже снятого Хрущева, — закончившему вуз выпускнику диплом сразу не выдавали, а только через год работы по распределению диплом высылался на это место работы, если оттуда поступал запрос с характеристикой работы выпускника. Я все планы строил из расчета, что такой запрос отдел кадров Комсомольского-на-Амуре политехнического института направил в адрес Горьковского политехнического института в конце июня, но в действительности этот запрос в конце августа только готовился. И я струсил, побоялся остаться без диплома и оставил все мысли о Владивостоке, тем более что жизнь в Комсомольске вновь настойчиво и цепко вовлекла меня в свою орбиту.
В конце августа на улицах города появились торговые лотки со свежепойманной красной рыбой — кетой и горбушой, которая шла на нерест в горные речки хребта Сихоте-Алинь и которую народ охотно разбирал. Мне же для улучшения душевного самочувствия предложили поехать на браконьерскую ловлю этой рыбы. Будучи зол на весь мир, я согласился. И вот мы (я с компанией и пустым ягодным коробом за плечами) грузимся в поезд, следующий по узкоколейке в район озера Эворон. Наши попутчики — оторви и брось. Обстановка по Джеку Лондону — пьяные морды, сизый табачный дым, мат, стычки из-за едущих в вагоне женщин. Тариф — 10 руб., действие — в туалете (на 10 руб. можно было посидеть в ресторане или купить три бутылки водки).
Наконец, ночью, ошалевшие и голодные высаживаемся на каком-то полустанке. Никаких строений, рельсы и тайга. Сеет мелкий дождь, идем по тропе, вытоптанной в тайге, примерно полтора часа. Хочется есть, припасы у каждого приглашенного составляют две буханки хлеба и полкило сахара, но их трогать запрещено. Никакой водки. Впереди идущие останавливаются — пришли на место. Лидер ныряет в кусты и через несколько минут несет две большие рыбины килограмм по пять каждая, ничего не поясняя об их происхождении. Быстро разводится костер, ставится котелок, разделывается и варится рыба. Очень вкусно. Разморило, хочется спать. Нахожу вблизи полянку и стожок сена на ней, решаю в нем и поспать. «Сено» оказывается спрессованной, видимо от времени, массой, мало похожей на настоящее сено, и нору можно только вырезать ножом. Полчаса работы, но нора получилась только по пояс.
Сил больше нет, и я залегаю, разогретый до пота, выставив ноги наружу. Проснулся от холода на рассвете — в тех краях даже в летние дни ночи бывают очень холодными. Ног не чувствую — буквально трогаю руками ноги и не чувствую их, — и почему-то в панике возникает нелепая мысль: «Медведь отгрыз», наверное потому, что у костра кто-то что-то говорил про медведей. С трудом выползаю из норы и не чувствуя ног от отчаяния поджигаю разбросанное вокруг нарезанное мной сено, неосознанно предпочитая сгореть, но не замерзнуть. К счастью, стожок не воспламенился, а я согрел руки и стал понемножку чувствовать ноги. Потом я узнал, что медведи действительно приходят из тайги за рыбой, самцами кеты и горбуши, которые браконьеры бросают в кустах как недостаточно качественный продукт — самки ценились не только за икру, а и за более нежное, чем у самцов, мясо.
Тем временем мои товарищи начинают «рыбалку». К концу миллиметровой лески привязывается груз, необходимый для заброса, а к остальной части лески примерно на длине метров пять привязываются без всяких поводков несколько здоровенных крючков-тройников, похожих на якоря.
Выполняется заброс почти на противоположный берег речки, благо ее ширина не более 15–20 метров, и браконьер начинает «косить», то есть резкими рывками дергать снасть на себя до момента засечки добычи. Крючки-тройники цепляют бедную рыбу за брюшко, спину, плавники, хвост, за что угодно и не отпускают ее до выволакивания на берег. Далеко не каждый заброс заканчивается поимкой рыбы, поэтому вначале берут и самцов, определяемых по характерному хищному изгибу челюстей, а не отпускают их в реку. Потом, если самок наловлено достаточно для еды на месте рыбалки и транспортировки домой, самцов выбрасывают в кусты.
Именно таких самцов принес ночью к костру наш лидер.
Наверное, не нужно говорить, как я был шокирован варварским способом ловли и поэтому наотрез отказался «косить». Тогда мне поручили готовить икру и показали, как это делается. Брюхо рыбы вспарывается и достается из него ястык — тонкая, но прочная пленка, образующая мешок-оболочку, в которой находится икра. Есть специальные приспособления — грохоты — для отделения икры от пленки, но их у нас не было, и я стал деревянной ложкой отскребать икринки от пленки-ястыка на куске коры. Возился я не менее полутора часов, тем временем был приготовлен в котелке и остужен солевой раствор, концентрация которого проверяется по опущенной в соленую воду картошке — если картошка плавает, раствор пригоден для соления икры. Икра помещается в раствор на пять минут, после чего вода сливается, икра помещается в марлю, которая завязывается узлом-сумкой и вывешивается для того, чтобы излишняя вода стекла. Все эти действия я производил в некотором отдалении от берега реки и не придал особого значения шуму лодочного мотора, который вдруг стих, после чего послышался крик: «Чья рыба?», а через некоторое время: «Чья снасть?». Стало ясно, что к нам пожаловал рыбнадзор, от которого мои товарищи-браконьеры убежали в тайгу, бросив все пойманное и снасти на берегу.
