О, мед воспоминаний - [36]

курсах инженер Борис Эдуардович Шпринк, читавший у нас моторостроение и

работавший заместителем главного редактора „Технической энциклопедии", предложил

мне поступить к ним в редакцию. Я поступила. Мне нравилось. Все были очень

культурны, и там легко дышалось.

— Эх, Любашка, ничего из этого дела не выйдет, — сказал Михаил Афанасьевич.

У него, видно, было обостренное ощущение существовавшей недоброжелательности

102

по отношению к себе, писателю Булгакову, а рикошетом и ко мне, его жене.

Он как в воду смотрел. Истекал положенный месячный срок перед проведением

меня в штат: не хватало нескольких дней. Борис Эдуардович позвал к себе в кабинет и

как-то смущенно сказал, что кадры меня не пропускают.

— Сам Людвиг Карлович (это главный редактор, Мартенс) беседовал с кадрами,

настойчиво просил за вас, пытался убедить их, но все напрасно.

Я поблагодарила и отбыла к себе на Пироговскую. Тогда я не знала, что

представляет собой Людвиг Карлович Мартенс. Знала, что это культурный, воспитанный

и доброжелательный человек. Прошло 35 лет. И вот передо мной „Известия" за 19 января

1965 г. Рубрика: Борцы за великое дело. Портрет. Заголовок: Дипломат, ученый,

изобретатель. В краткой биографии говорится, что Людвиг Карлович Мартенс был

стойким большевиком-ленинцем, соратником Владимира Ильича, выполнявшим в

Германии и Англии революционные поручения самого Ленина. По его же указанию и

решению ЦК партии Мартенс в 1919 г. был назначен представителем Советского

правительства в Соединенных Штатах, где провел два трудных и бурных года. Ему все же

удалось организовать в Нью-Йорке советскую миссию и основать два общества: .Друзья

Советской России" и „Техническая помощь Советской России".

Когда он вернулся в Москву, в кремлевской квартире состоялась его

дружественная встреча с В.И. Лениным. Людвиг Карлович Мартенс играл большую роль в

становлении хозяйства и техники молодой советской республики, был членом

президиума Госплана СССР, был ректором и профессором в Московском техническом

институте им. Ломоносова. На его счету научные работы и изобретения... Мне приятно,

что такой человек заступился за меня.

Но кадры оказались все же сильнее видного соратника Ленина!

В 1931 году Всеволод Мейерхольд пригласил Михаила Афанасьевича приехать к

нему в театр побеседовать.

103

Прошло шесть лет, и Мейерхольд, видно, успел забыть, что было написано в

повести Булгакова „Роковые яйца" (сборник „Дьяволиада", изд-во „Недра", 1925 г., стр.79)

:

„Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927

году при постановке пушкинского „Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с

голыми боярами, выбросил движущуюся разных цветов электрическую вывеску,

возвещавшую пьесу писателя Эрендорга „Курий дох"..."

56

Мейерхольд забыл, а вот писатель Эренбург не забыл и не простил этот „Курий

дох"...

Не только в „Дьяволиаде" М.А.Булгаков полемизировал с режиссерским

направлением Мейерхольда. Передо мной фельетон писателя „Столица в блокноте",

напечатанный в газете „Накануне" 9 февраля 1923 года. В нем имеется раздел VI

„Биомеханическая глава" (привожу отрывки из нее).

„Зови меня вандалом.

Я это имя заслужил.

Признаюсь: прежде, чем написать эти строки, я долго колебался. Боялся. Потом

решил рискнуть.

После того, как я убедился, что „Гугеноты" и „Риголетто" перестали меня

развлекать, я резко кинулся на левый фронт. Причиной этого был Эренбург, написавший

книгу „А все-таки она вертится", и двое длинноволосых московских футуристов, которые

появлялись ко мне ежедневно в течение недели, за вечерним чаем ругали меня

„мещанином".

Неприятно, когда это слово тычут в глаза, и я пошел, будь они прокляты! Пошел в

театр ГИТИС на „Великодушного рогоносца" в постановке Мейерхольда.

Дело вот в чем: я человек рабочий. Каждый миллион дается мне путем ночных

бессонниц и дневной зверской беготни. Мои денежки, — как раз те самые, что носят

название кровных. Театр для меня — наслаждение, покой, развлечение, словом, все, что

угодно, кроме средства нажить новую хорошую неврастению, тем более, что в Москве

есть десятки возможностей нажить ее и без затраты на театральные билеты.

104

Я не И.Эренбург и не театральный мудрый критик, но судите сами: в общипанном,

ободранном, сквозняковом театре вместо сцены — дыра (занавеса, конечно, нету и

следа). В глубине — голая кирпичная стена с двумя гробовыми окнами. А перед стеной

сооружение. По сравнению с ним проект Татлина может считаться образцом ясности и

простоты. Какие-то клетки, наклонные плоскости, палки, дверки и колеса. И на колесах

буквы кверху ногами „сч" и „те". Театральные плотники, как дома, ходят взад и вперед, и

долго нельзя понять: началось ли уже действие или еще нет.

Когда же начинается (узнаешь об этом по тому, что все-таки вспыхивает откуда-то