О, мед воспоминаний - [38]

В 1932 году „Мервые души" увидели свет рампы (спешу оговориться: в книге М.

Кнебель „Вся жизнь" на стр. 250 ошибочно указан год выпуска пьесы — 1933).

107

Основные роли разошлись так:

И.М.Москвин — Ноздрев

И.М.Тарханов — Собакевич

Л.М.Леонидов — Плюшкин

В.О.Топорков — Чичиков

М.П.Лилина — Коробочка

М.Н.Кедров — Манилов

В.Я.Станицын — губернатор.

Вскоре после премьеры как-то днем раздался телефонный звонок. К аппарату

подошел М.А., сказал несколько слов, отложил трубку и обратился ко мне:

— С тобой хочет поговорить Константин Сергеевич.

Я замахала руками, отрицательно затрясла головой; но, ничего не поделаешь,

пришлось подойти.

— Интересный ли получился спектакль? — спросил К.С.

Я ответила утвердительно, слегка покривив душой. Видно, необыкновенный старик

почувствовал неладное. Он сказал:

— Да вы не стесняйтесь сказать правду. Нам бы очень не хотелось, чтобы

спектакль напоминал школьные иллюстрации.

Я уж не сказала К.С, что именно школьные годы напомнил мне этот спектакль, и

Александринку в Петрограде, куда нас водили смотреть произведения классиков...

Вспоминая сейчас прошедшие годы нашей пестрой жизни, хочется полнее сказать

о некоторых чертах характера Михаила Афанасьевича. Он был как-то застенчиво добр:

не любил афишировать, когда делал что-то хорошее.

Был такой случай: нам сообщили, что у нашей приятельницы Елены Павловны

Лансберг наступили роды и проходят они очень тяжело: она страшно мучается. Мака

мгновенно, не говоря ни слова, направился в родильный дом. Дальше вспоминает сама

Елена Павловна спустя много лет, уже тогда, когда М.А. не было на свете.

— Он появился совершенно неожиданно, был особенно ласков и так старался

меня успокоить, что я должна была успокоиться хотя бы из чувства простой

благодарности. Но без всяких шуток: он вытащил меня из полосы

108

черного мрака и дал мне силы переносить дальнейшие страдания. Было что-то

гипнотизирующее в его успокоительных словах, и потому всю жизнь я помню, как он

помог мне в такие тяжелые дни...

В более поздние годы к нам повадилась ходить дальняя родственница первой

жены М.А. (первая жена Михаила Афанасьевича Булгакова — Татьяна Николаевна

Лаппа, на которой он женился еще будучи студентом), некая девушка Маня, существо во

59

многих отношениях странное, с которым надо было держать ухо востро. Работая на

заводе, она однажды не поладила с начальством и в пику ему закатила такую истерику

(воображаю!), что ее отправили в психиатрическую больницу. Правда, через несколько

дней врач разобрался, что это притворщица и выписал ее домой. М.А. спросил ее, на что

же она рассчитывала, устраивая такие фокусы. „На вас, — не моргнув глазом, ответила

она. — Я знала, что вы меня все равно во что бы то ни стало выручите!"

Вообще-то она была девка бросовая, но вот в доброте Михаила Афанасьевича ни

минуты не сомневалась...

Михаил Афанасьевич любил животных, но это я его „заразила". Я рада, что

привнесла совершенно новую тему в творчество писателя. Я имею в виду, как в его

произведениях преломилось мое тяготение, вернее, моя постоянная, неизменная любовь

к животным.

Вот передо мной весь его литературный путь. Нигде, никогда (если не считать

фельетона „Говорящая собака", напечатанного в „Гудке", да и собака-то там — объект

жульничества), не останавливается он на изображении домашней кошки, любимой

собаки: их у него просто не было, как вообще не водились они в киевском доме

Булгаковых.

Обратимся к роману „Белая гвардия". Обжитой дом, уютная обстановка, дружная

семья. Казалось бы, где как не там, приютиться и свернуться калачиком на старом кресле

домашнему коту. Нет. Не может здесь этого быть. И вот появляюсь я, а вокруг меня

всегда ютится и кормится всякое зверье.

В 1925 году в нашем первом совместном доме (в Чистом переулке) написана

повесть „Собачье сердце", по-

109

священная мне. Герой повести, бродячий пес Шарик, написан с проникновенной

симпатией.

Следующее наше жилье в М. Левшинском переулке „оснащено" кошкой Мукой. Она

воспета в рукописной книжке „Муки-Маки" (стихи Вэдэ, иллюстрации Н.Ушаковой и

С.Топленинова).

В последнем, неоконченном произведении М.А., „Театральном романе", в главе

„Неврастения" Максудов, от лица которого ведется повествование, подвержен страху

смерти. В своем одиночестве он ищет „помощи и защиты от смерти". „И эту помощь я

нашел. Тихо мяукнула кошка, которую я некогда подобрал в воротах. Зверь

встревожился. Через секунду зверь уже сидел на газетах, смотрел на меня круглыми

глазами, спрашивал, что случилось. Дымчатый тощий зверь был заинтересован в том,

чтобы ничего не случилось. В самом деле, кто же будет кормить эту старую кошку?"

„— Это приступ неврастении, — объяснил я кошке, — она уже завелась во мне,

будет развиваться и сгложет меня. Но пока еще можно жить..."