О любви… - [4]

— Осторожно, Маша, — кричу я, сзади слышен смех греков.

— Я привезла Тебе еду, — говорит она. О, как наивно она выглядит, но так откровенно и это подкупает и обезоруживает.

— Ты что, Маша, — говорю я понимая, что фейс между проволокой я не просуну что бы коснуться ее.

— Я скучала, я думала о Тебе, — и мы с ней движемся синхронно вдоль забора в сторону ближайшей проходной, эмоции захлестывают меня и ее, мы говорим без умолку. Я вру что я не фига не делал и не устал (хмм ну зачем я буду рассказывать девочке про машину, про работу я никогда об этом не говорю).

— Алекс, Ты «лайер», — говорит она, — я касалась твоих рук (да да сквозь проволоку я ласкал ее пальцы).

— И чо? — говорю я.

— А то, что твои руки пахнут бензином и черные (Маша не рубит, что бензин для нас роскошь, что я их мыл в порошке и соляре после тяжелого топлива) и еще у тебя ссадина на лбу (да, лазил в труднодоступное место, была тема) я все замечаю, я умная.

Ржу…

— Ты бы могла работать в полис с Твоим складом ума, — говорю я.

— Алекс, Ты дурак, я люблю Тебя, потому что Ты скрываешь, что работаешь тяжело, потому что Ты честный, потому что Ты мой мужчина.

Бля, мне закладывает уши: эта хрупкая и гуттаперчевая черная девочка замечает все. Ну и фраза «мой мужчина» — подкупает.

— Потому что Ты дурак, потому что Ты умный, — ее несет.

— Ты не последовательна, дорогая, — пытаюсь отшутиться я и всю дорогу мы пытаемся протянуть друг другу руки сквозь колючку, причем я стараюсь накрыть Машину при прикосновениях, что бы она не поцарапалась, потому что мы не сбавляем хода и порой, бля, больно ударяюсь, о проволоку — это возвращает в реал.

На проходной (не центральной — до нее чесать немеряно) два секьюрити, Маша переходит на португис, общаясь с ними, я достаю свернутые мелкие деньги и всовываю в руки одному. Они ржут: типа «нельзя», но пропускают. Я обнимаю ее, она такая легкая, я приподнимаю ее, кружу и я теряю, как сказать, объективность восприятия: сейчас нет ничего — есть только она и это небо. Мы идем ко мне.

— У меня два часа, — говорит она быстро.

— Ты что не останешься со мной? — спрашиваю я, тут же пробрасывая, — Маша, ты что супермаркет скупила? Пакеты такие тяжелые!

— Нет, — ржет она, — тут передали еще с моей улицы кое что, хотят что бы Ты полюбил Бразилию, на самом деле, у меня завтра будет трудный день, ну, и я не проститутка.

Я ржу: «Проститутки, Маша, на суда не ходят, по крайне мере, здесь, поверь на слово».

— А, ну, Ты, конечно, все знаешь, — смеется она больно впиваясь в руку. Мы поднимаемся на борт. В каюте Маша атакует и мы валимся на кровать, контраст белого и черного… (вырезано цензурой). Мы лежим, болтаем о жизни.

— Маша, если честно, Ты же потратила кучу денег (несмотря на то что Маша имеет работу, она не дочь Рокфеллера и во что ей все обошлось — я понимаю).

— Ты мой мужчина, — говорит она, — и потом, Алекс, почему Ты не хочешь понять — я открыта.

Ее откровенность меня трогает, Маша не похожа на этих литых девиц из притонов, хотя и им не чужда эта страсть отдавать все, впрочем, и забирать последнее им тоже не чуждо.

LOL.

— Ты дура, — говорю я, — из нас двоих мужчина я и уж позволь мне заботиться о нас. Мне жутко приятно, но это против правил. Я лезу в столу нахожу кэш отдаю Маше она упирается рогом, что называется, я ржу и засовываю кэш в ее сапожок (всегда веселило как в Испании и Франции — латиносы переняли ношение сапог, несмотря на, в общем-то, теплый климат, хотя вечером и не жарко далеко, они носят облегченные варианты впрочем, как и их завоеватели — смотрится круто: в общем-то, как босоноги, но очень высокие).

— Ты дурак, — кричит она.

— Нет, я хочу что бы Ты была леди во всем.

Она обнимает меня.

— Мне хорошо с Тобой.

— Мне тоже, — но я знаю, что никогда не буду с Машей. Придет время и я уеду, потоскую иногда по ней, но не более: я слишком прагматичен.

— Ты хочешь остаться со мной? — говорит она (иногда подозреваю, что телки читают мысли на расстоянии) на самом деле видимо объясняется просто — интуиция определенно не мужское чувство. Чутье. Не знаю.

— Знаешь, Маша, — говорю я давай поговорим в другой раз, но дипломат я никакой в этом случае, потому что она взрывается: «Нет, поговорим сейчас». Я лох — надо было съехать дипломатичней.

— Итак, Маша, Ваш язык я знаю плохо, могу выучить, конечно, язык-это работа. Страна трудная — белые меня не примут, а, ну, с черными я работать не смогу — сама лучше меня знаешь. Деньги нужны, что бы жить свободно Тебе и мне — если их нет все разобьется.

Она психует: «Ты о чем говоришь? А, о деньгах, да? Ты все меряешь ими, ты иностранец, вы не понимаете».

— Послушай, девочка, — обрываю ее я уже резко, — я то, как раз и не меряю — я просто анализирую и Ты знаешь это не хуже меня.

Я понимаю разность ментальности, мне хочется быть таким же как она, я знаю, что, даже к примеру, нуждаясь, мы будем заодно, но переживу ли нужду и трудности я? Для меня будет удар — я не могу, комплекс это или нет, не знаю. Меня никто не ждет, сердце от Нади свободно да это в общем то, к слову, не сердце, а разум: история походит — я уже переживал ее в Венесуэле точь в точь. Трус ли я? Ну наверное, да, боюсь остаться в чужой, я бы сказал чуждой мне стране, с человеком который меня действительно любит.