О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Еленочка, дорогая, не думайте, что я Вас забыла, но сейчас ведь не жизнь, а тормошня, все что-то делаешь, ну а какие у меня дела – полуслепой, полуглухой, а то просто такое состояние душевное, что не могу ничего ни писать, ни говорить.
Я написала Огневой, благодарила за присланный отчет и от себя написала ей, что [она] не сумела, как надо, проводить человека, служившего 23 года, и не дать ей возможности проститься с [людьми], работавшими с ней в Музее последние годы.
Не знаю, ответит ли она мне на это.
Жду Ирину Еремеевну и ее рассказов. У нас стоит жара, я стараюсь выезжать на своей Павочке через день, но не всегда удается сие.
А в общем, тоска, ничего что-то не радует: «Пора, мой друг, покоя сердце просит, летят за днями дни, и каждый день уносит частицу бытия…» – писал Пушкин, а у меня глаза уже устали, дай Вам сил разобрать мою кривизну.
Целую Вас крепко. София Ив. тоже обнимает. Ваша О. Книппер-Чехова (ОР РГБ, 747.1.42).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Какое Вы чудесное письмо написали мне, дорогая Еленочка! Всё я переживала: и Вашу прогулку с сестрой по Ялте, и сильный ветер, и снег, и гнущиеся кипарисы, и потом главное – чайки, их жадность, их крики и дисциплину, когда мы их кормили хлебом.
Я совсем плохо вижу, а написать Вам захотелось и поблагодарить за поэтичную передачу этого ялтинского снега и то, как Вы это чувствовали.
Целую Вас и прошу не бросать таких кратких и красочных описаний.
Обнимаю Вас. Ваша О. Книппер-Чехова.
Сердечный привет матушке и всем окружающим.
Ваша Ольга Леонардовна.
Я себя чувствую немножко легче [эта фраза рукой Баклановой] (ОР РГБ, 747.1.42).
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова скончалась 22 марта 1959 г.
Через месяц, 25 апреля, С.С. Пилявская подробно описала ее смерть в письме Е.Ф. Васильеву:
«Последнее время Ольга Леонардовна чувствовала себя настолько хорошо, что могла выезжать на прогулки, как всегда, через день, принимать у себя людей, и, несмотря на то, что после Нового года перенесла тяжелый грипп, все шло вполне благополучно. После возвращения моего из дальних гастролей, я нашла ее вполне бодрой.
Еще 12 марта они с С.И. ездили за город, дышать свежим воздухом. 13 марта я была у них в 11.30 утра – Ольга Леонардовна была вполне бодрой. В 1 ч. дня у нее случился инсульт (чего уж никак нельзя было ждать, т. к. все показания анализов всегда были идеальными в этом смысле). Парализовалась правая сторона и речь, но сознание оставалось ясным. Она узнавала, реагировала, с безмерной кротостью переносила все мучения. Все что только возможно было сделать – было сделано, но 20 марта наступил неизбежный отек легких, и с этого момента она стала слабеть.
Последние сутки были особенно мучительны, но мне хочется думать, что сознания уже не было.
22 марта в 2 ч. дня настал конец. Я была при ее кончине – муки были страшные, а лицо стало спокойным и прекрасным с первых мгновений после смерти. Такой прекрасной она оставалась все дни до погребения. До 24 вечера она была дома – ночью мы ее перевезли в театр, а 25, после очень торжественной и теплой панихиды, положили рядом с Антоном Павловичем.
Вот и закрылась последняя, прекрасная страница Художествен. театра, того театра, которому все мы поклонялись, считали своим домом, отдавали все лучшее, жили им. Теперь не то, ну да что ж поделаешь! Не вернешь!» (ОР РГБ, 331.106.24).
