О красноармейце Науме Кислике, его друзьях и не только… - [6]

В своей книге в главе «Дарога да Васіля» Валентин Тарас много говорит о Василе Быкове и Науме Кислике. И, естественно, останавливается на трагиче­ской для Наума теме, возникшей с перестройкой. «Пераскокваю праз дзесяцігоддзе з вялікім гакам — у тыя часы, калі не было той нашай “кіслікаўскай” кампаніі. Дакладней, той, якой яна праіснавала да перабудовы, да найноўшага этапу гісторыі нашай краіны, калі мы апынуліся перад выбарам: з кім мы? З новай Беларуссю, з адраджэнскім рухам, які з моманту свайго ўзнікнення напрыканцы 80-х атаясаміўся з постацямі Зянона Пазняка і Васіля Быкава, ці супраць іх? Для некаторых з нас выбар аказаўся балючым, драматычным, перад усім для Навума. Калі разваліўся Савецкі Саюз, Навум успрыняў гэта як страту Радзімы, пра што сказаў у адным з апошніх сваіх вершаў:

Земля и родина…

А если

вдруг — ни того и ни другого,

зачем ты приколдован к бездне,

к пустому воздуху прикован?

Смирись, что корни анемичны,

признай, что ветви сухоруки…

Но есть могилы, а не мифы,

и горе говорит по-русски.

На сломе времени, на склоне

судьбы

и поквитаться нечем,

и отмолчаться нечем,

кроме

текущей в жилах русской речи.

Я бы сказал, что он еще раньше понял, что фактически потерял друзей, что язык, который их объединял (он ведь много переводил произведений из белорус­ской поэзии и прозы для русской литературы), их и разъединил.

Друзья были единственной радостью в его одинокой жизни.

Закончилось второе тысячелетие с его кровопролитной войной и трагиче­ской историей создания, почти векового существования и распада первого в мире социалистического государства. Настало новое время, в котором Наум Кислик не видел себя, да и возраст был немалый. Наступило время, когда все можно купить — от полета в космос до куска государственной границы. Люди рас­стались с последними иллюзиями и идеалами последнего столетия. Все больше становится наемников и все меньше добровольцев.

И самая последняя цитата из А. А. Дракохруста. «29-го (декабря. — В. К.) похоронили Наума. “Госпиталя, госпиталя — обетованная Земля...” Это он написал после тяжелого ранения, когда был еще совсем молодым. Вот и умер в госпитале. Умер, как сам предсказал в стихах, “по истеченьи крови всей”. Стихи, к сожалению, сбываются. Кровь хлынула горлом.

Трагически одинокая жизнь. Был горд и раним и никого не пускал к себе в душу. Наверно, потому и довел себя до состояния, когда уже не только лечить, но и оперировать было невозможно. Его смерть для меня — как осколок в сердце.

Трудный, неуступчивый характер, мудрец, глубоко страдавший, по-видимо­му, от неполноты своей жизни. Яростный полемист, убежденный и не терпящий малейших возражений. Но прежде всего — поэт. Крупный талант. И в Москве не потерялся бы, о, нет!

Зря мы порой обижались на Наума. У него в последние годы была тяже­лейшая депрессия, близкая, судя по всему, к депрессии Слуцкого. Печально, но мы, друзья, оказались бессильны в борьбе с нею. Когда вот так вплотную сопри­касаешься со смертью близкого, почти родного человека, виднее тщета наших усилий, наша вседневная суета. Нас держит на плаву и заставляет что-то делать сила инерции. Пожалуй, одна она.

Наума проглотила яма крематория. Остался пепел. Может, душа жива? Кто знает?

...А на помощь в холодную полночь

только юность свою позовешь.

Это он написал очень давно. Не исключаю, что в реанимации позвал. Но было уже поздно.

И вот оно — сбывшееся пророчество:

...Лишь одна тебе будет отрада,

то, что сам ты по строчкам сложил,

будто жизнь свою прожил, как надо,

а теперь умираешь, как жил.

Я благодарен Богу, что он подарил мне такого брата и его друзей. Они научи­ли меня многому.