О красноармейце Науме Кислике, его друзьях и не только… - [5]

Еще когда Наум работал в журнале «Неман», я услыхал от него о Григории Соломоновиче Березкине. Это потом я познакомлюсь с ним, и он часто станет приходить к нам, и я его услышу и поражусь колоссальному знанию его русской и мировой поэзии и литературы вообще. И уже совсем потом прочту замеча­тельную статью Владимира Мехова «Березкин, каким его помню» («Мишпоха», № 18), где собраны не только самые значительные факты его биографии, но пока­зано и то, чем он был для белорусской литературы, и приведены высказывания о нем заметнейших фигур белорусской литературы — Алеся Адамовича и Рыгора Бородулина.

Меня же в рассказе Наума о нем поразила биография этого человека, в чем- то схожая с биографиями очень и очень многих людей сталинской эпохи. Когда собирались друзья, Гриша, заходя еще только в прихожую, уже шумел: «Хлопцы! Водки мало!» Это была обычная шутка и никак не характеризовала их компанию, как «питную» (выражение В. Быкова).

Федя Ефимов был постоянным участником всех совместных мероприятий по обсуждению наболевших литературных и политических вопросов. У Наума есть стихи — посвящение, и в них такие строчки: «Живой и здоровый Гриша Берез­кин заходит в мой дом и приводит друзей — Вальку, Федю, Игоря, Сашу.»

Федор Архипович Ефимов родился в крестьянской семье в Воронежской области. Хотел связать свою жизнь с армией, и поэтому в его биографии было и суворовское училище, и пехотное, и курсы политсостава, но при этом заочно окончил Литинститут. После окончания службы в армии осел в Минске, где до 1967 года работал зав. отделом очерка в журнале «Неман». С 1968 года началась сложная полоса в его жизни, он был исключен из рядов КПСС за выступление против вторжения советских войск в Чехословакию. Федю перестали печа­тать — лишили куска хлеба. Семья осталась, без преувеличения, на голодном пайке. Федю все же печатали под псевдонимом. Кроме того, часть своих пере­водов Наум отдавал Феде.

Как сказал когда-то Наум:

Нас Бог

по-разному отметил,

и черт по-разному кружил,

и всяк по-своему в ответе

за то,

как он

на свете жил.

Не исключен и нагоняй —

подобный факт предвидеть надо.

А что положена награда,

пусть в это верит

негодяй.

Но мудрецы и простаки

равно

не ждут себе медали

ни за высокие печали,

ни за веселые грехи.

Можно только пожалеть, что Василь Быков поздно переехал в Минск. И хотя заочно они с Наумом познакомились сравнительно давно, но для дружбы нужно было частое общение. Валентин Тарас очень подробно рассказал, как случилось его первое знакомство с В. Быковым, в главе «Дарога да Васіля» в книге «На выспе ўспамінаў».

В. Тарас работал тогда в газете «Звязда», а Наум в отделе поэзии и прозы в газете «Літаратура і мастацтва». Узнав, что Тарас едет в Гродно, обрадовавшись, сказал: «Цудоўна! Абавязкова зайдзі ў “Гродзенскую праўду”, перадасі ад мяне прывітанне аднаму чалавеку».

І распавёў, што на мінулым тыдні ў «ЛіМ» паступіла па пошце апавяданне журналіста з «Гродзенскай праўды», нейкага Васіля Быкава — рэч выдатная! Якіх-небудзь сем старонак на машынцы, уражанне, нібы прачытаў аповесць, такі ёмісты змест. Ён, Навум, такога не сустракаў. Яшчэ ён сказаў, што напісаў аўтару ліст, паведаміў, што рыхтуе апавяданне да друку і будзе прапанаваць яго ў адзін з бліжэйшых нумароў «ЛіМа». Але я ўсё роўна абавязкова павінен зайсці ў «Гродзенскую праўду». «Пазнаёмішся, паглядзіш, што за ён. Мне здаецца, што свой, блізкі нам чалавек» («На выспе ўспамінаў». Беларускі кнігазбор. Мн., 2004).

Мне хорошо запомнилась первая встреча и знакомство с Быковым. Как-то мы вместе с Олегом Сурским, Валентином Тарасом и Наумом плыл по Неману от Березовки до Гродно. Путешествие само по себе было незабываемым — лето стоя­ло необыкновенно теплое. Когда мы, наконец, приплыли в Гродно, Наум с Олегом отправились в город, а мы с Валентином остались в лагере на берегу. Вернувшись, Наум сказал: «Василь, оказывается, уехал, но я объяснил, где мы остановились». Я-то не знал, о ком идет речь. И понял только потом. На следующий день, когда тени от деревьев на берегу потянулись к воде, появился Василь Быков. Первое впе­чатление от Василя было, что он чем-то взволнован и озабочен.

Когда мы уже сидели там же на берегу за импровизированным столом, Василь, обычно молчаливый, в основном отвечал на вопросы, которые ему зада­вали все присутствующие. Уже тогда партийная цензура и стражи «социалисти­ческой собственности» начали травить молодого писателя, который в первых же произведениях заявил о своей позиции — позиции непричесанной правды.

Здесь же, на берегу, Василь Владимирович рассказал, что получает огромное количество ругательных писем от старых партизан и генералов, которые обвиня­ют его... С другой стороны, много писем в поддержку он получает, в частности, от служителей церкви, которые тоже угадали талант писателя и хотели бы обра­тить его в веру.

Так он просидел у нас на берегу весь вечер, и даже когда сам не говорил, озабоченно оглядывался на окружающие кусты, подозревая, что за ними может скрываться «двуногий жучок». Я говорю об этом, чтобы ясно стало, в какой атмосфере мужал талант писателя, постоянная затравленность и ощущение того, что за тобой следят, за каждым твоим шагом и вздохом. Однажды, когда В. Быков был у Наума, имел место такой эпизод, с этим связанный и подробно рассказан­ный В. Тарасом в его книге. Василь выглянул в окно и спросил у Наума, что это за белая «Волга» с антенной стоит против окон на другой стороне улицы. «Нас слухаюць», — сказал Василь.