О! Как ты дерзок, Автандил! - [80]

Шрифт
Интервал

, четырех командиров всадников, мальчик нажатием одной кнопки отправил с флангов колонны в тыл. Осталось только с десяток-другой конников, которые окружили аквилифера, имагинифера и сигнифера. Аквилифер нес на древке бронзового орла легиона – потеря символа считалась бесчестьем для римлян. После потери или захвата орла легион расформировывался. Имагинифер в бою нес изображение императора, которое служило напоминанием верности войска главе Римской империи. Сигнифер отвечал за выплату жалованья солдатам и сохранность их сбережений. Он же нес боевой значок центурии – древко копья, украшенное медальонами. Все трое двигались вслед за носилками игемона. Еще и отряд гладиаторов, в два ряда, окружал святую троицу – так их называли между собой солдаты. Нэст считал неправильным все самое святое – честь, деньги и верность кесарю – сосредоточить на марше в одном месте. Опасно – в случае внезапного нападения. Но… легату всегда виднее. Свои действия он согласовывает только с прокуратором.

Благополучно миновали каньон. Камни не упали сверху на головы солдат. Опасения оказались напрасными. Легат Автандил подскакал к повозке, в которой ехала Тамара с кузнецами, камнетесами и плотниками. Она встала в телеге, увидев Автандила.

– Ты давно не была в мой палатке, целительница.

– Приветствую вас, бесстрашный Автандил! Вы же знаете, легат, что трибунат легиона запретил мне заниматься врачеванием. Меня обвинили в подготовке вашего отравления… И еще целого ряда ваших командиров.

– Я давал показания трибунам. Латиклавии должны были отменить свое решение большинством голосов: пять из шести.

– Пока не отменили.

– Но сегодня ты готовила снадобья супруге игемона?

– Припарки из конопли. Попросил мой муж. Он советник прокуратора.

Было видно, что легат остался недоволен ответом. Он оскорбился:

– Вы много возомнили о себе. Ты, твой сын и твой муж. А на самом деле ты и твой сын – рабы! Как и эти погонщики быков.

– Легат Автандил, будьте справедливы! Боги видят – мы служим игемону.

– Мы все служим кесарю! И только ему одному, клянусь Марсом! – страшным голосом закричал легат. И заозирался по сторонам.

Охрана услышала своего командира, дружно ответила воинским приветствием. Ручками гладиусов солдаты грозно ударили в щиты:

– Слава великому кесарю!

Нэст, слышавший разговор матери и легата, упрямо сжал губы.

Легион, глотая пыль, шел мимо временной термы, откуда валил пар и раздавался смех женщин. Глафира с рабынями, которые ей прислуживали, подавая холодное вино, парилась в походной бане. Из дощатого шатра ветерок приносил запах мяты, полыни, конопли и свежих тесаных досок. Глафира, не стесняясь суровых легионеров, светилась пышным телом сквозь тонкую, прозрачную тунику. Она окуналась в яму, выложенную по краям и по дну небесным лазуритом. Плиний в свое время называл этот камень сапфиром, за благородство.

Ветеран легиона Пэдарангасава, старый друг Нэста, громко сказал в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Нашли время нежиться! У меня ноги стоптались до колен.

Он смачно сплюнул на дорогу. Солдаты загудели. Кто-то выкрикнул:

– И жалованья не дают уже четыре месяца! Одну чечевицу жрем!

Центурион-примипил Левон возглавлял первую, усиленную, центурию. Он тревожно привстал на стременах. Левон, единственный из центурионов, имел право на лошадь в пешем переходе. О плохих настроениях солдат в легионе знали все командиры. Деканы, самые младшие офицеры – они спали в палатках со своими воинами, – на утренних поверках докладывали: зреет недовольство. Ноги сбиты, не хватает сухарей и вяленого мяса.

Левон дунул в свисток – звук был резким – и закричал:

– Держать строй! Мы скоро выйдем к Понту. Там получим всё!

Солдаты смолкли. Моря все ждали как избавления от тягот перехода. Временный лагерь легиона у подножия Гудаутской горы построили загодя. Там вода, чистая постель, мясо, жаренное на углях… Вечером, по распоряжению легата, свободные от сторожевой службы легионеры будут есть белый хлеб и пить местное вино «изабелла» из глиняных бутылей, оплетенных лозой. Каждый декан получит по три с половиной конгия на десять человек. Десять литров прекрасного вина. «Изабелла» ничуть не хуже цекубского или соррентийского вина, несмотря на то что «изабелла» красное вино, а цекубское и соррентийское – белые вина. И они считаются самыми благородными. Римляне, как правило, пили вино, разбавляя его водой. Чаще медом. Такое вино называлось мульс. И только фракийцы и скифы пили вино неразбавленным. В тринадцатом легионе солдаты не разводили вина. Хотя службу в тринадцатом легионе несли не только фракийцы и скифы. Уставших воинов ждало море. Оно дышало и ворочалось в трехстах шагах от солдатских палаток.

Живая лента легиона обогнула жирную зеленку предгорья – хвойные кустарники, буковые и мандариновые рощи – и медленно выползла на побережье. Ветер с моря принес прохладу, заволновались поникшие было плюмажи на гребнях офицерских шлемов, заржали вьючные лошади, предчувствуя скорый отдых. Афроний вышел из лектики и пересел в колесницу Николайе. Он хотел в числе первых шагнуть на белую гальку Понта. Он был достоин прекрасной и долгожданной минуты.


Еще от автора Александр Иванович Куприянов
Жук золотой

Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.


Истопник

«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)