О! Как ты дерзок, Автандил! - [76]
Молчавший до сих пор, но насупившийся Автандил вдруг крикнул:
– Ну и хватит! Шовинисты-шмисты… Главное, чтобы человек был хороший! Давайте выпьем за все хорошее!
Мама мальчика подхватила:
– Вы понимаете, Марсель, политика всегда остается политикой. А отношения простых людей – совсем другое дело… Я уверена, если я постучусь в Абхазии в любой дом, меня обогреют, накормят и уложат спать. У нас в России так же! И делают это простые люди от всего сердца.
Мальчику сразу вспомнилось – от сердца к солнцу! Папа мальчика подхватил: «За все хорошее!» И упал головой на стол. Прямо в какую-то пластиковую тарелку с нарезанными огурцами и помидорами. Потом он с усилием голову приподнял – к щеке прилипла веточка укропа:
– И спать уложат, Тамарушка… Вот за что я тебя люблю, так это за твой постоянный и неприкрытый интернационализм!
Слово «интернационализм» он произнес в два приема: интер-национализм.
Левон поднялся из-за стола и сделал знак Автандилу.
Папу мальчика подхватили под руки и повели в бунгало.
Мальчик пошел следом. Алексей Иванович, сопровождаемый Богемой и дочкой, застолье тоже покинул. Он шел на своих ногах.
Когда папу уложили на постель, взрослые вышли на крыльцо.
Дядя Автандил сказал:
– Совсем сегодня жарко было! С непривычки сморило. Ну?! Чачу и «изабеллу» нельзя мешать.
На крыльце мама споткнулась о Гагру, суетящуюся под ногами. Мама пнула ее. Гагра от неожиданности горестно взвыла. Мама сказала мальчику, понуро стоящему в свете уличного фонаря:
– Чтобы завтра ее рядом с тобой не было! Иначе я попрошу ее просто пристрелить. А лучше всего – утопить в море!
Она вернулась на веранду. Дядя Автандил обнял мальчика за плечи и сказал:
– Не расстраивайся, Нестор. Папка немного перебрал. А Гагру я завтра привяжу веревкой. Я видел, что тебе штурвал на складе понравился… Забирай его в свой штаб! Хочешь, прямо сейчас забирай!
Мальчику было стыдно. Папа, такой умный и такой начитанный, и чтобы так упасть лицом в огурцы… Потихоньку, чтобы никто не видел, он с веранды ушел. На веранде уже танцевали под магнитофон. Света-Богема вернулась. Она танцевала с Марселем. А мама танцевала с дядей Автандилом. «Ах, какая женщина! Мне б такую…» Группа «Фристайл», альбом номер шесть. Мальчик песню знал, потому что на Севере взрослые тоже танцевали под нее. И еще у них была любимая – «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…». Мальчик заглянул в каморку дяди Автандила. Она была всегда открыта. В комнатке стояла кровать, застланная грубым солдатским одеялом, на щитке висели ключи от домиков, а на полках стеллажей лежали разные вещи, необходимые отдыхающим. Резиновые мячи, ракетки для бадминтона и настольного тенниса, теплые пледы и ласты с масками для подводного плаванья. Свет мальчик не включал, чтобы себя не обнаружить, но деревянный штурвал на стене нашел сразу. Ручки у штурвала были хорошими. Гладкими и с шариками на концах. Мальчик решил, что штурвал он заберет завтра. Без дяди Автандила неудобно уносить такую красивую вещь. Он зашел в свой домик и взял с подоконника книгу «Древний Рим. Такой, каким он был». Рукопись, переплетенную в красную обложку, вручил ему папа после случая на уроке внеклассного чтения. Папа сказал, что книжку сделали старшеклассники из его кружка. И он сам руководил сбором фактов для написания книги. Может быть, когда-нибудь она станет настоящей сенсацией. С той поры мальчик с книгой не расставался. Шурша галькой, он направился в штаб. Фонарик у него был с собой. И мальчик светил себе под ноги. Он забрался в короб, еще пахнущий гудроном. Гагра тут же пристроилась рядом. Мальчик крепко прижал ее к себе.
Он закрыл глаза. И он сразу услышал.
Поступь тысяч солдат, обутых в легкие сапоги – калиги. Тринадцатый римский легион под командованием легата Автандила спускался с гор к морю. Суровые лица, гордые профили древнеримских героев. Титаны, которых сейчас уже нигде не встретишь. В том, что легион был тринадцатым, сомневаться не приходилось. Шляпками гвоздей на подошвах сапог легионеры выбивали римскую цифру «тринадцать». Она отпечатывалась в мелкой, похожей на пудру, пыли дороги, ведущей в Питиунт и Себастополис[8]. Первыми шли камнетесы, плотники и саперы. Их вела черноволосая женщина, одетая в римскую тунику – столу из индийского хлопка. На голове – накидка от зноя и пыли. Ее звали Тамара, и она была похожа на маму мальчика. Впрочем, что значит – похожа? Это и была его мама. Сейчас платки на головах женщин можно встретить только в Абхазии, подумал мальчик. Может быть, еще у церкви и в тундре. Жены оленеводов на праздник забоя надевали яркие шали. В платьях тетеньки тоже ходят редко. Только в театр или в гости. Молодые парни на улицах городов становятся похожими на девушек. И даже редкая поросль на лицах не делает их мужчинами. Приталенные пиджачки из вельвета или бархата, узкие брюки-облипоны, обтягивающие бедра, цветные вязаные шарфы, волнами спадающие на грудь. Одежда у всех стала такой яркой, что многие, и парни, и девушки, считают себя детьми. Белые кедики, рыжие штанишки, синие рюкзачки. Очень многие ведут себя странно. И папа говорил мальчику, что раньше люди с таким поведением лечились в специальных учреждениях. Теперь они свободно ходят по улицам. У подростков удлинились пальцы. Потому что у них, от бесконечной работы на клавиатуре, изменилась моторика. Папа говорил, что подростки мутируют. Мальчик увидел, что отдыхающие на побережье гурьбой высыпали из отелей, бунгало, домиков и палаток на дорогу. Им хотелось самим увидеть поступь тринадцатого римского легиона, шагающего на побережье великого Понта Аксинского.
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)