О! Как ты дерзок, Автандил! - [44]
Он хотел выплеснуть остатки воды из кружки, но затем передумал. Он сам умылся святой водой и вспомнил, что Катрин просила его умываться трижды.
Потом он разбудил сына, Иван просыпался трудно, он что-то мычал, зарываясь в спальник с головой, губы его потрескались, наконец он сел рывком и тут же повалился, застонав от боли под лопаткой.
Глядя в его полные ужаса глаза, Димичел скупо рассказал о случившемся ночью с Катрин. Иван вновь с трудом привстал, облокотившись на руку, и Димичел вспомнил, как в своем бреду он видел Катрин, которая ставила укол Ивану и перевязывала ему спину.
Даже сейчас она помогает мне, подумал Димичел, теперь я буду все время вспоминать то, что она сделала для меня.
В походной аптечке он нашел одноразовые шприцы и ампулы с антибиотиком. Он отлепил от спины сына пластырь и увидел, что рана достаточно глубокая, ее надо зашивать, и скоро она может загноиться. Он сделал сыну укол, обработал рану йодом и наложил повязку из обыкновенной мази левомеколь. Обеззараживающую мазь он всегда брал с собой на сплавы.
Будь мужественным, Иван, сказал Димичел, тебе надо проститься с ней. Потому что сейчас я отвезу ее на другой берег. Я похороню ее над скалой.
Пошатываясь, Иван подошел к телу Катрин. Он увидел ее чистое и спокойное лицо, веселое и нарядное платье и открытые руки с безобразными сине-фиолетовыми ссадинами. Димичел сложил руки Катрин на груди. Иван встал на колени, наклонился и поцеловал Катрин в лоб. Отец не учил его делать именно так, но он почему-то догадался и поцеловал, и потом он заплакал.
Он плакал негромко, он скулил, как щенок, забытый хозяином в дождливый день в осенней роще, и Димичел вспомнил, что именно так Иван плакал в его ночных галлюцинациях, оказавшихся воспаленным бредом потрясенного горем и сраженным алкоголем человека.
Димичел не утешал сына.
Что же теперь будет, папа, спросил Иван.
Сейчас ты поможешь мне погрузить ее в лодку, я перевезу тело на другой берег.
Разве нельзя похоронить ее на этой косе?
Нельзя. Наводнение или паводок снесут могилу.
Прежде чем завернуть Катрин в белую простыню, он прорезал в тенте небольшие отверстия и закрепил кусками веревки тело Катрин. Точнее сказать, он привязал ее к тенту. Под голову и спину Катрин он подложил столешницу – узкую и достаточно длинную панель, снятую с походного столика.
Зачем ты так делаешь, спросил Иван.
Мне придется поднимать ее по склону сопки, Димичел кивнул в строну противоположного берега, одному будет трудно. Когда люди умирают, они становятся тяжелыми. С вершины сопки я опущу веревку, привяжу тент со столешницей, сколочу примитивный рычаг и подниму тело. Ее нужно похоронить на материковом берегу, чтобы могилу не снесло весенними льдами и водой.
Димичел не стал говорить сыну о том, что тело Катрин перебито бревнами во многих местах, и если тянуть ее по склону просто в брезентовом мешке, то оно соберется в бесформенную груду. Что будет неправильно, то есть не по-христиански.
Он не сказал ему и то, что, в принципе, ничего подобного можно и не делать, потому что завтра прилетит вертолет, и Катрин можно будет похоронить на городском кладбище. Но Димичел уже решил. Именно сейчас тело усопшей надо предать земле. Даже если вертолет прилетит через считаные часы. А он прилетит лишь завтра, к концу дня.
Иван не помогал отцу, он просто смотрел на то, как Димичел режет веревку, привязывает руки и ноги Катрин, закутывает ее простыней.
Папа, вдруг спросил Иван, можно я положу рядом с ней мои часы?
Только сейчас Димичел заметил, что Иван держит в кулаке, прижатом к груди, часы, подаренные ему накануне вечером.
Вообще-то, христиане не кладут в гроб к умершим никаких предметов, сказал он, такая традиция есть у язычников. Но если ты так хочешь…
Что-то насторожило Димичела в его собственных словах, что-то задело. Ну да, гроб… Христиане не хоронят в земле, нужен гроб!
Скажи, спросил сына Димичел, мы брали с собой пилу? Ведь ты просматривал все оборудование.
Да, складную, шведскую, она в ящике для инструментов.
Димичел положил в оморочку два весла, мешочек с гвоздями, топор, пилу, моток бечевки, железную миску и связку веревки. Потом он подкачал бока легкой резиновой лодки, которую всегда брал с собой на рыбалку, и привязал ее к оморочке.
А откуда у нас взялась оморочка, спросил Иван.
Димичел пожал плечами.
Сам толком не знаю. Наверное, она выплыла из того залома, который разрушился ночью и убил Катрин. Оморочку, вероятнее всего, унесло весенней водой от охотничьего зимовья.
Он не стал объяснять сыну, зачем ему понадобились для переправы две лодки.
Иван попробовал помочь отцу перенести тело Катрин в оморочку, но спина болела все сильней – он даже поворачивался теперь как-то боком, и он остался сидеть на берегу. Он видел, как Димичел провел обе лодки, гуськом – друг за другом, вдоль косы против течения и только потом, ловко и быстро орудуя веслом, перебрался на другой берег. Над водой еще висел какой-то клочковатый туман, но Димичел хорошо видел, куда ему направлять лодку. Река здесь разлилась нешироко, но было очень важно выгрести не к отвесным скалам, штурмовать которые мог только профессиональный альпинист, а к пологому, поросшему мелким багульником, склону сопки. Потому и пришлось заплывать с самого дальнего края косы, чтобы быстрым течением его с Катрин и две лодки вынесло в нужный заливчик.
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)