О! Как ты дерзок, Автандил! - [43]
Сгусток тяжелой энергии захлестнул Димичела.
Суки! Какие они все суки! С фиолетовыми фаллосами, прыщами на лице, вишневыми сосками и грудями, пахнущими кокосовым молоком! Он хотел ворваться в палатку и выкинуть Ивана, а ее, совершенно голую, втоптать в песок и зажать ее поганый рот, чтобы больше не слышать страстного шепота. Димичела остановил грозный рык Адели. Она лежала у палатки и охраняла Ивана и Катрин. Как еще совсем недавно она охраняла спальню хозяина в доме на берегу лимана. Ему показалось, что Иван, заслышав шаги отца, жалобно заскулил в палатке. Димичел замахнулся на собаку, и Адель прыгнула на него. Овчарка рвала его руки, плечи и грудь, подбираясь к шее. Он чувствовал ее смрадное дыхание, и когда она уже почти сомкнула пасть на его горле, Димичелу удалось схватить Адель за уши и вырваться. Он помнил, где он оставил свой бельгийский шестизарядный карабин. После того, как выстрелил в голову пойманного Иваном тайменя. В обойме остается пять патронов, промелькнуло в сознании, хватит на всех… Он слышал, как Адель огромными скачками несется следом за ним. Димичел передернул затвор и выстрелил несколько раз. Он знал, что теперь обойма карабина пуста. Собака завизжала и перевернулась через голову. Последние судороги пробежали по холке Адели.
Когда Димичел очнулся и открыл глаза, было уже раннее утро.
Господи, Боже праведный, сказал Димичел, если ты есть, останови меня! Верни мой разум, я теряю последние силы.
Он вновь трижды неумело перекрестился.
И вдруг он увидел, что кто-то вытянул тело Катрин из воды на песок и сорвал с нее одежду, и кто-то терзал ее, мертвую, а ведь «кто-то» мог быть только он сам. Рядом, на песке, валялся карабин. Никакой убитой собаки рядом не было. Димичел проверил карабин, в обойме оставался один патрон. Господи, в кого же я стрелял?!
Господи, Боже праведный, сказал Димичел, если ты есть – останови, спаси и сохрани меня! Я – чудовище! Неужели я мучил ее, мертвую…
Он затряс головой, опустился на колени и погрузил лицо в воду. Река остудила его. Он поднял лицо и тут же увидел на краю косы, в заводи, оморочку, прибитую течением к берегу. Утлая лодчонка не должна была появиться из ниоткуда, а приплыть на ней за сотни километров никто не мог. Скорее всего, оморочку по весне затянуло паводком в бревна, а ночью, когда Катрин обрушила залом, лодку прибило к берегу.
Димичел подошел к столику, стоящему на раздвижных ножках, и сделал большой глоток из початой бутылки виски.
Его вырвало.
Алкоголь, сказал он, конечно, во всем виноват алкоголь. Я бредил. Ее тело перемололи и обезобразили бревна. Вот поэтому она выглядит растерзанной. Я ничего не сделал с ней плохого. Если не считать того, что я убил ее.
Он отошел за палатку, из которой раздавалось прерывистое и хриплое дыхание сына, и помочился. Он тупо смотрел на то, как тугая струя мочи бьет в берег, и там, где она взрыхляет песок, появляются пузыри – и тут же лопаются.
Его вырвало вновь.
Затем он скинул одежду на камни и вошел в реку, в ту самую заводь, где ночью купалась Катрин. И правда, вода здесь была гораздо теплее, и он выдержал минут пять. Ему стало лучше. Когда он возвращался на берег, он заметил, что вода в реке за ночь упала. Туша тайменя, которого он разделал ночью, теперь лежала на каменной плите, и жирные зеленые мухи облепили вспоротое брюхо. Сгустки икры, прилипшие по разрезанному брюху, были похожи на гроздья мелкой оранжевой ягоды.
Димичел боялся взглянуть на Катрин, но он пересилил себя и увидел, что несколько таких же мух ползают по ее лицу. Веслом он столкнул рыбу в реку, на течение, и тщательно помыл обнажившуюся каменную полку. Затем он сходил в свою палатку и достал чистую одежду для Катрин.
Он раздул костер и нагрел большой котелок воды. Потом он расстелил белую простыню на подсохшей каменной полке – чистый вкладыш в спальный мешок, предусмотрительно положенный в рюкзак управляющим, и перенес туда тело Катрин. Он обмыл Катрин и чистым полотенцем вытер ее тело. Руки у него перестали трястись, и ему было совсем не страшно совершать необходимый в таких случаях ритуал омовения усопшего человека.
Потом он вспомнил, как крестила его святой водой Катрин. Он слил из котелка в кружку остатки воды, посолил, потом поочередно зажег три спички, и угольки, оставшиеся от них, бросил в воду. Димичел старался вспомнить слова хоть какой-то молитвы, но в Библии, которую он читал достаточно регулярно, не было слов молитв, и он вспомнил только более-менее известное, из молитвы Господней: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»
Дальше, как ни силился, вспомнить слов молитвы не мог. Он несколько раз повторил: «Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое!»
Затем он омыл водой из кружки лицо Катрин, ее плечи, живот, ступни и ладони.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – бормотал Димичел, пока облачал тело Катрин в сухую и чистую одежду.
В ее сумке он нашел кружевное белье, легкие туфли на шпильке и веселое летнее платье с открытыми плечами и тесемками вместо рукавов, кажется, сарафан. Сначала он удивился, но потом его осенила страшная догадка о прозорливости Катрин. Неужели она предвидела свою гибель?! А может, Он так распорядился, направляя ее… Но потом Димичел понял, что она не могла удержаться и взяла в поездку с любимым красивый наряд. Ведь они с Димичелом никогда не ходили вместе в рестораны или в публичные места. Они встречались на той самой, съемной, квартире, просто сбегались на два часа и как голодные набрасывались друг на друга под шелест старой пластинки, а потом они любили друг друга в спальне его дома, а ей ведь наверняка хотелось надеть красивое платье и туфли и пойти с ним в театр – под ручку, как было принято в их городке, и чтобы туфли были на высоком каблуке. А не разгуливать нагишом, как предлагал он, по его большому дому. Но, скорее всего, она взяла сарафан и туфли для того, чтобы сразу переодеться, как только они вернутся в город.
Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)