О дивный Новый Свет! - [4]

На следующее утро, мы стояли у белоснежного теплохода, сверкающего свежей краской. Лена взяла бутылку привезенного ею «Советского шампанского», разбила о борт корабля, и торжественно произнесла:

– Нарекаю тебя «Форт-Россом»!

Через три часа, все формальности были закончены, и мы в тот же вечер улетели в Питер. Конечно, я подсознательно боялся, что КГБ, или как там именуется его преемник, арестует меня прямо в аэропорту. Но пограничник лишь улыбнулся, когда штамповал мой паспорт, и я оказался в городе, где ребенком жила одна из моих бабушек, которая не уставала повторять, что красивее города на земле нет.

После такси из Пулкова, где я, увы, попытался пристегнуть ремень, в результате чего на моей куртке появился черный диагональный след, мы добрались до Коломенской улицы, в самом сердце города. Володя был москвичом, а Лена – из Питера, чем она очень гордилась. Единственное, о чем они иногда спорили, был вопрос о том, что лучше – Москва или Питер. Они обсуждали архитектуру, музеи, театры, кухню, людей… На все попытки Лены привлечь меня к дискуссии я отвечал, что, пока не посмотрю Москвы, ничего по этому поводу сказать не смогу. И мне ее обещали показать «в очень скором времени.» Не вдаваясь, впрочем, в подробности.

А пока у меня появилась возможность осмотреть город, который для моих предков так и остался российской столицей. Меня поразили огромные просторы города – величественная Нева, площади, дворцы, храмы. И, конечно, Невский проспект.

Лена взяла меня в оборот, и каждый день поручала меня новой подруге, которая, так сказать, по совместительству служила моим гидом. Дамы старались всячески меня занять – кто водил в музеи, кто в театр, кто возил в Царское Село и Павловск… Все, как на подбор, были красавицы, хорошо образованные, интересные, и мне понравилась каждая из них, а две или три – особенно. Но лучше бы меня познакомили с одной – новое знакомство, а то и два, в течение дня не давали мне возможности сблизиться с кем-либо из них.

Но все равно – стоять рядом с прекрасной женщиной на берегу величественной Невы, да еще и в белую ночь – а мы приехали к самому концу сезона этих знаменитых ночей – или, чуть позже, «глядя на луч пурпурного заката», было просто наслаждением. Когда-то давно я успел побывать в Хельсинки. Там белая ночь была не более, чем курьезом – я специально выходил в час ночи на улицу, чтобы почитать книжку на лавочке. Здесь же, в сочетании с просторами Невы и необыкновенной архитектурой города, это напоминало сказку.

А дней через десять, Володя мне сказал:

– Завтра отправляемся. Так что пакуй вещи.

– А куда мы пойдем?

– Ладно, так и быть, открою тебе нашу «страшную тайну». Путь наш лежит на Валаам и в Кижи. Будет первый прогон «Форт-Росса» по будущему туристическому маршруту. Через три дня вернемся в Питер, и тогда сгоняем в Москву.

– Так я и Питер еще толком не посмотрел…

– Успеешь. Ты же еще приедешь на нашу свадьбу.

3. По морям, по волнам…

На корабле нас уже ждали несколько друзей Володи – по военной выправке было легко понять, что все мужчины – офицеры, хотя только один из них все еще находился в строю. Большинство же или были Володиными партнерами, или работали у него, или занимались самостоятельным бизнесом. Все, кроме одного.

Отец Николай Кремер тоже был когда-то офицером. Его предки жили в местечке Долгиново в Белоруссии. В 1942 году латышские каратели уничтожили почти все еврейское население Долгинова и окрестных деревень. Лишь двести семьдесят человек – женщины, дети, и старики – смогли уйти к партизанам; из них, политрук Николай Киселев вывел двести восемнадцать человек через линию фронта к своим. Одной из спасенных им девушек была Фрида, которой суждено было стать матерью будущего священника.

А в это время, его отец, Михаил Кремер, воевал в артиллерии. Михаил сражался с первого дня, и чудом избежал смерти под Смоленском – его, тяжело раненого, эвакуировали в тыл за день до образования Вяземского котла. Потом ему «везло» и дальше – долгое отступление к Сталинграду, разгром под Харьковым в 1943 году, Курская дуга… И, наконец, освобождение Белоруссии в сорок четвертом. Там он и узнал о трагедии родного Долгинова. В 1945 году он случайно познакомился с Фридой и узнал от нее, что его семья была уничтожена еще в 1942 году. Они с Фридой поженились, и последним ребенком из семи – единственным мальчиком – стал Николай, названный в честь Николая Киселева.

Николай отказался идти по проторенной еврейской стезе: «институт – врач, экономист или юрист». Вместо этого он решил, что коль его предков спас политрук Киселев, то именно для него было сказано: «Есть такая профессия – Родину защищать». Он пошел в военное училище, и вскоре судьба закрутила-завертела его, бросая из одной горячей точки в другую.

Володя мне рассказал, что отец Николай – тогда еще просто Коля – успел побывать в Африке в 70-е, и провел достаточно долгое время в Афганистане в 80-х. Но сам он весьма неохотно рассказывал про то, что ему довелось пережить, кроме одного эпизода. Как-то раз, едва уцелев во время одной из командировок, он пошел в храм и попросил батюшку крестить его. Сделано это было тайно, но где-то в середине 80-х замполит увидел на нем крестик и потребовал его снять, обвинив майора Кремера в «мракобесии». Тот вспылил, высказал замполиту все, что он о нем думал, после чего ему было предложено подать рапорт на увольнение.