О чем мы никому не расскажем - [3]

— Что, новый вид дури? — с интересом вскинулась Санча. — Не, я сама не пробовала никогда, но если испытания — могу, почему нет.

Аркадий безо всякого выражения посмотрел на эту девицу в черном свитере оверсайз, сапогах на тяжелой подошве, которые она не сняла даже в квартире, черная челка вразлёт. Разогретая выпивкой, Санча казалась очень общительной.

— Нет, не дурь, — кратко ответил Аркадий.

— Ну, можно же побольше деталей, да? — подал голос Юстас. — Тебе нужны добровольцы, не нам. Не скупись на подробности, друг.

Чтобы удобнее было слушать, все дружно закурили. Аркадий тоже, и сигарета в улыбке гуппи сделала его не таким официальным. Когда воздух в квартире уплотнился чуть не вдвое, Кирилл загасил очередную раскуренную сигарету мимо пепельницы и подвел итог:

— Я согласен. Эти, полагаю, тоже. Мы же можем отказаться в любой момент, да? — Аркадий подтвердил движением рыбьих глаз. — Значит всё нормально. Не хуже лекарства от насморка, я думаю.

Велта красиво поднялась и сощурилась на Аркадия:

— Отчёты? Обследования? Какие-то ещё формальности?

— Я вам просто дам пакетики с таблетками, рекомендации и контакты вашего куратора от лаборатории. Будете наблюдать за собой, не реже раза в два дня описывать это в отчёте куратору, в экстренном случае свяжетесь с ним.

Некоторое время компания обменивалась взглядами, будто собирались силами перед стартом.

— Да, — сказали они почти хором.

(из записей Дениса) Таблетка была крупной. Её надо было растворить в воде (100мл) и выпить в 6 глотков.

Сначала я опасался побочных эффектов, в рекомендациях было сказано, что они могут быть при наличии явных психических отклонений и патологий. Психом меня никто не называл, но кто может за себя уверенно поручиться? Голова, как известно, предмет тёмный…

Неожиданно долго смотрел на вид из окна кухни, потом даже на балкон вышел. Это оказалось притягательно: графитные линии дорог и зелёные кляксы деревьев, пешеходы, дети на качелях, а самое главное — небо. Как называется этот оттенок синего? Надо у кого-нибудь спросить. И что-то было во всем этом, неуловимое, тонкая фарфоровая пыль, запах ванили, колокольчик… Господи, это написал я?!

(из записей Кирилла) Мы сегодня с Юстасом зашли к Санче. Она сидела на полу над альбомом Ботичелли и плакала. Санча. Плакала. Над Ботичелли. Смотрела на Венеру и размазывала тушь по щекам. Кинулась нам говорить, что такого совершенства ещё не видела, это настолько красиво, что только слезы. А взгляд у самой, будто святой дух на нее снизошел, безудержное восхищение. Юстас камеру хотел у нее забрать, два месяца уже у Санчи валяется без дела. По-моему, у неё тогда можно было забрать всё на свете.

Вечером внезапно захотелось почитать, очень переживал, что у меня две с половиной книги и те по менеджменту. Первый попавшийся поэтический портал не спас: не думал, что так важно, чтобы стихи были красивыми. Поискал школьную классику — гораздо приятнее читать.

(из записей Велты) Я это чувствую! Движение и восторг, немного солнца везде, особенно внутри людей. Мне всех обнять хочется, даже рассказать им хочется о том, какие они милые. Бабушки и мамочки на площадке, кажется, очень удивились, что я так смотрю на их детей. А я и на них так смотрела, они же легкие, добрые, благородные лица, льется песня на просторе от общения с ними. Странно, что я раньше мимо проходила, мимо искренней, природной красоты человека живущего, бегающего, лепящего куличики и плачущего маме в колени. Я сегодня два часа на площадке провела, играла с детьми. Взрослые смотрели сначала с испугом, потом с легким сочувствием («наверное, у самой детей нет, на чужих успокаивается»), усталой снисходительностью. Я различаю все эти оттенки? Неважно, неважно. Просто сегодня был какой-то невероятный день.

(из записей Санчи) Я дура, дура, дура и уродина! Потому что маленькая репродукция, изящная вещь, любое рукотворное нечто способно вынуть из меня поток слез от восхищения и ещё от того, что я не умею об этом говорить. Вчера я возвращалась от метро и на крыше моего дома сидело лиловое солнце, мягкое, яркое, вечернее, хотелось потрогать и заплакать. Потрогать я не могла, а постоять на полдороге к дому со слезами на глазах очень просто. Толкнул какой-то дядька, мол, я ему пройти не даю. Раньше бы послала не задумываясь, но заметила у него такие чудные волосы, что только отвернулась и пошла домой.

Чёрт, где моя одежда? Весь этот ворох невнятных тряпок чёрного цвета — зачем он мне?

(из записей Юстаса) Проверять алгебру гармонией, оказывается, очень просто. А еще — выводить алгебру из гармонии. Как расположить объекты в кадре так, чтобы сохранить и геометрию, и очарование кадра? Это ладно, это только брать и пробовать. А сколько выверенной гармонии оказалось вокруг, во всем сразу, от облаков до окурков на асфальте! Вот Кирилл ходит и рассказывает всё словами, описывает, ищет как выразить невыразимое. А я всё равно хромой на слова, у меня только фотокамера (про которую я, кстати, забыл давно, чуть не потерял, дупло косое). Два щелчка: один — затвора аппарата, другой — по носу от зрителя. Если я могу это видеть, как я хочу это показать?