Ной Буачидзе - [20]

До клуба уже было недалеко, но на углу Московской улицы и центрального Александровского проспекта Кирова встретил молодой рабочий Вазген Будагов.

— А я за вами! Полякова просила бегом бежать. Вот записка.

На листе бумаги карандашом было написано: «К нам залетела удивительная птица. Приходите сейчас же. Е. П.».

Без особой нужды Полякова звать не станет — в этом Киров был уверен. Что ж, придется вместо купеческого клуба пойти в Объединенный комитет социал-демократической организации.

Большевиков во Владикавказе тогда было очень мало, лишь немногие к тому времени вернулись из ссылки и с каторги. А положение на Тереке сразу создалось трудное. Сложнейшим образом переплелись классовые и национальные противоречия среди казаков и горских народов. И чтобы выиграть время, чтобы постепенно сплотить, повернуть на сторону революции многонациональные, искусственно разделенные на десятки остро враждующих лагерей трудовые массы, Киров пока поддерживал существование объединенной социал-демократической организации.

Сергей Миронович подхватил Вазгена под руку.

— Пойдем, показывай, что за жар-птица такая.

А в комитете случилось вот что.

С наступлением сумерек большевики по одному, по двое приходили сюда дежурить. Сегодня была очередь Евдокии Поляковой. И едва она открыла двери, зажгла лампу, как вошел человек в низко надвинутой серой шляпе, в светло-сером костюме, в крахмальной сорочке, с галстуком-бабочкой и с тростью в правой руке.

Полякова, привыкшая видеть в этом скромном помещении рабочие куртки, засаленные пиджаки и особенно часто серые шинели солдат, нахмурилась. Ясно, господин ошибся адресом. Она строго спросила:

— Вам кого угодно?

В это время хлопнула дверь, и в комнату вошел Будагов. Незнакомец, спокойно улыбаясь, сказал:

— Вас, друзья, вас мне нужно!

Горячий, откровенный в своих чувствах Будагов сразу отрубил:

— Давно вы, барин, с рабочими дружите?

Полякова потребовала, чтобы господин объяснил, кто он такой.

— С радостью это сделаю, — с еще большей теплотой в голосе ответил посетитель.

Он снял шляпу и вместе с пальто и тростью положил на свободную табуретку. Из внутреннего кармана пиджака достал бумажник с монограммой. Бережно извлек оттуда и протянул небольшую книжечку в картонной обложке. Полякова раскрыла и прочла: «Петроградская организация Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков). Партийный билет… Буачидзе Ной (Самуил) Григорьевич. Год рождения — 1882. Время вступления в партию — 1902 год».

Она попросила Буачидзе присесть и минутку подождать. Торопливо написала несколько слов Кирову и, ничего не объясняя, увлекла растерянного Вазгена в коридор. Шепнула:

— Беги за Кировым. В редакции не будет — ищи!

В тот майский вечер Вазгену Будагову пришлось разыскать и привести в комитет еще нескольких товарищей. Киров срочно собирал большевиков. Оказалось, что у Буачидзе есть не только полный текст Апрельских тезисов, но еще и совсем неизвестные во Владикавказе ленинские «Письма из далека». Одно из них, озаглавленное «Первый этап первой революции», дошло из Берна в Петроград и было опубликовано в «Правде». Остальные в печати еще не появлялись. У Ноя — копия с рукописи Ильича.

«Таких собраний во Владикавказе еще никогда не было, — внесла в протокол аккуратная Полякова. — Впервые перед нами выступил человек, приехавший из Петрограда, от Ленина… Буачидзе поставил все точки над «i». Свои доводы в пользу диктатуры пролетариата он подкрепил лично слышанными речами Ленина, его письмами и тезисами. Потом говорил Киров, совсем недолго. Он рассказал, что значит для России такая житница, как Северный Кавказ, подчеркнул, что это отлично понимают заправилы контрреволюции. За сто лет национальной розни накопилось много взаимных обид, это является отличной почвой для контрреволюционного казачьего офицерства и националистических проходимцев, для всякой нечисти, всплывшей сейчас на поверхность. Чья-то властная рука стягивает на Терек казачьи, артиллерийские и пехотные полки. Назревает братоубийственная война между казаками и горцами, между ингушами и осетинами.

Предотвратить ее — самое главное для большевиков».

…Киров и Буачидзе долго не могли расстаться. Незаметно для Ноя оказались у дверей редакции «Терека». Сергей Миронович сказал:

— Я вам, Ной, этой ночью спать не дам. Сейчас попрошу сторожа, он отомкнет дверь, самоварчик сообразит. У меня к вам тысяча вопросов! Знаете ли вы, что судьба давно соединила наши дороги? После того как вы в 1906 году уехали из Владикавказа и подпольная организация была разгромлена, на Терек прислали меня. Память о себе вы оставили добрую! В одном только я, грешный человек, сомневался: как вы смогли зимой прийти во Владикавказ через Мамисонский перевал? Непостижимо!

Буачидзе расхохотался:

— Что, слишком немощен?

Киров нетерпеливо повторил:

— Скажите же, вы на самом деле взяли в январе перевал?

— Выбор у меня тогда был небольшой, — напомнил Ной. — Или Мамисонский перевал, или военный суд. В приговоре сомневаться не приходилось — смертная казнь!

Киров кивнул головой. Слова Буачидзе воскресили в памяти грозные и трагические события первой русской революции.