Новый мир, 2011 № 08 - [60]

 

Я часто пыталась представить себе, как спрашиваю отца, почему мама сделала это, но мне так никогда и не удалось придумать хотя бы какой-нибудь убедительный ответ, и наш воображаемый разговор ни разу не продвинулся дальше моего вопроса.

 

— Знаешь, — мог бы сказать отец, — никогда не известно, почему человек делает такие вещи. То, что это случилось после разговора со мной, и та история с другой женщиной — все это еще ничего не значит. Мы давно жили каждый в своем мире и рано или поздно разошлись бы навсегда. Этого уже нельзя было избежать. Думаю, она тоже это понимала. И не думаю, что я очень много значил в ее жизни на тот момент. Раньше, наверное, да. Но тогда — уже нет, между нами все закончилось гораздо раньше, чем мы решились об этом поговорить. Так почему-то всегда бывает. Думаю, у нее была другая причина поступить именно так. А может быть, и не было. Может быть, в таких случаях все решает просто настроение. Грязный снег за окном, сломанный ноготь, болезненные месячные, хамство продавщицы в булочной. Не будем же мы теперь обвинять продавщицу в булочной, что она довела маму до самоубийства?

 

Или он мог бы ответить совсем по-другому.

— Знаешь, — сказал бы он, нервно помешивая гущу на дне чашки, — я очень жалею сейчас, что оставил ее тогда одну. Мы поговорили довольно спокойно, и мне даже в голову не пришло, что она может сделать что-нибудь такое. Тем более тогда я еще даже не решил окончательно уйти. Просто хотел быть честным с ней и не хотел, чтобы она узнала обо всем от кого-то другого. И она отреагировала достаточно спокойно. Сказала, что это не очень ее удивляет, что она давно ждала чего-то похожего и что я могу за нее не волноваться, она справится.

 

Или даже так:

— Знаешь, — сказал бы он, внимательно разглядывая пятно на скатерти, — я часто думаю про тот день. Конечно, теперь поздно искать виноватых, но мы оба с ней тогда были неправы. Я немного растерялся, когда она сказала, что встретила другого человека и хотела бы, чтобы мы разошлись. На самом деле я должен был сказать ей эти слова и долго готовился к трудному разговору. Потому что раньше все всегда было наоборот, я изменял ей и чувствовал себя виноватым, а она прощала и вынуждала меня постоянно помнить о моей вине. Меня раздражало, что она не может просто простить и постоянно припоминает мне старые ошибки, как будто провоцируя на новые измены. Потому что никто не может жить с постоянным чувством вины — я вынужден был искать где-то понимания и поддержки, если уж твоя мать не могла мне этого дать. Но тут я растерялся, так как она опередила меня. Разозлился, накричал на нее, что она всегда упрекала меня в изменах, а сама ничем не лучше. Она расплакалась и сказала, что я и сейчас изменяю ей, и она знает об этом. Словом, началась какая-то мелодраматическая сцена из третьесортной пьесы. Я не выдержал этого и ушел прочь, чтобы немного успокоиться.

 

Хотя больше всего мне хотелось бы, конечно, услышать что-то вроде:

— Знаешь, — сказал бы мой отец и накрыл мою ладонь своей, теплой и шероховатой на ощупь, — все эти годы я никак не мог понять, в чем мы с твоей мамой ошиблись. Я не хотел бы сейчас вникать в детали нашего с ней последнего разговора, имевшего такие печальные последствия. Теперь, когда прошло так много лет, уже все равно трудно определить, кто был больше виноват. Да и не это главное. Мы слишком долго с ней выясняли, кто из нас виноват больше, причем каждый был убежден, что именно он вообще не виноват. Это началось сразу после твоего рождения: видимо, мы оказались не готовы к тому, что все так изменится. И пропустили что-то очень важное, пропустили момент, который смог бы объединить нас и заставить увидеть наконец друг друга, а не только самих себя. Убежать от собственных проблем можно, только углубившись в проблемы кого-то другого. А когда этого не умеешь, жить по-настоящему тяжело.

 

Последнее предложение явно требовало корректив, потому что из него совсем не было понятно: отцу было по-настоящему тяжело жить или ему тяжело было жить по-настоящему. Но почему-то мне не хотелось вносить ясность в это предложение. Как и в ситуацию в целом. Со временем я заметила за собой, что если раньше просто не решалась начать с отцом этот разговор, то теперь уже не очень-то и хотела узнать, как все выглядело в действительности с его точки зрения. Намного удобнее было просто придумать себе отца и менять в нем все, что захочется, в соответствии с требованиями ситуации. Еще проще было придумать себе маму, которую я почти не помнила, и каждый раз менять причины ее самоубийства, а время от времени позволять себе даже своеобразный хеппи-энд и убеждать саму себя в том, что версия самоубийства такая же моя выдумка, как и все другие версии. Ни бабушка, ни отец никогда не рассказывали мне о том случае, его только так и называли “тот случай”, как будто всем было ясно, о чем идет речь. А это вполне могло быть никакое не самоубийство, а, например, трагическая случайность. Как и с парнем лет двадцати из дома напротив, который у всех на глазах упал с балкона и разбился. Это случилось в субботу, накануне Пасхи, при массе свидетелей, и каждый выдвигал собственные версии. Дети во дворе говорили, что он разговаривал с другом и слишком далеко высунулся с балкона, не смог удержать равновесие, еще кто-то предположил, будто парень мыл окно и поскользнулся, была и такая версия, что на балконе висело свежевыстиранное белье, с которого накапало воды, и поскользнулся он из-за этого. Но были и еще менее правдоподобные версии, как, например, та, что у него упала вниз крашенка и он потянулся за ней. Что именно произошло на самом деле, так никто и не узнал. Приехала “скорая”, констатировала смерть, но забирать труп не позволили, пока не приедет милиция. Парнишку накрыли клеенкой, и он лежал на чьей-то клумбе с цветами еще полдня — я поминутно выглядывала в окно и долго не могла заставить себя оторвать взгляд от этого куска клеенки. Потом труп забрали, я не видела когда, как не видела и самого происшествия. Так до сих пор и не знаю, с какого именно балкона выпал тот парень, но постоянно ловлю себя на желании выглянуть в окно и убедиться, что на той клумбе никто больше не лежит, и мне кажется, что трава на месте происшествия теперь навсегда останется примятой и сохранит контуры тела. Наверное, с мамой случилось нечто похожее, и все сразу выдвинули разные версии произошедшего. Версии были взаимоисключающими, но это никого не останавливало, каждый был убежден в своей правоте и ошибочности мнения другого. Поэтому все мои попытки узнать что-то конкретное о мамином случае обречены на неудачу, и каждая из версий, которую я себе придумываю, на самом деле не менее правдоподобна, чем те, что могли бы рассказать мне очевидцы.